— Неужели, возможно человеку жить в таком месте? Неужели, есть такие счастливцы? — прошептала я вслух.

— Ты будешь такой счастливицей, — ответила я себе. С наслаждением чувствуя босыми ступнями влажную траву, я подняла руки вверх, поднявшись на цыпочки, засмеялась и стала кружиться. Вокруг не было никого, я была одна, и это был мой мир!

Но вдруг, именно вдруг и внезапно, я увидела Рудольфа. Он стоял у границы дорожки, ведущей из лесопарка на ту территорию, фактической обладательницей которой теперь становилась я. Возле сдвоенной и закрытой на данный момент калитки в высокой ограде, в тени густолиственного лакового дерева. В этой ограде существовал ещё один вход, ведущий от ответвления Главного шоссе через лесопарковую зону непосредственно к зданию. Эта дорога была создана для машин, для подвоза и вывоза разнообразных грузов, она упиралась в массивные уже ворота, а они-то и были как раз распахнутыми. Калитка же предназначалась для тех посетителей, которые и будут в ближайшем времени сюда приходить, для заказчиков и будущих пользователей моих изделий. Для чего и выложили дорожку узорчатым камнем, а по краям высадили цветники. Но Рудольф стоял в тени густолиственных древовидных и высоких кустарников у закрытой ажурной калитки, почему я и видела его отлично. И если не прошёл через главный вход, а стоял с другой стороны ограды, как раз там, где калитка была закрыта, то и не собирался сюда входить? Он был все в той же местной одежде, в какой я и видела его на выставке. Его появление повергло меня в смятение. Я быстро взяла себя в руки и отвернулась, но вполоборота и так, чтобы его видеть. Теперь уже играла я. Он стоял в заметном ожидании. Он следил, пока я кружилась как сущая дурочка, уверенная, что меня никто не видит. И вышел, не выдержав, из зарослей. Очарованная улыбка, не подконтрольная ему, выдавала счастливого человека, меняла его, делая прежним, и мой самообман испарился. Я поняла, что люблю его, любила всегда… Никакого карцера, куда я хотела его спрятать от самой себя, — он царил во мне безраздельно. Чего и представить себе было невозможно ещё недавно, когда он подавлял своей отчуждённостью, а потом наигранным пренебрежением. Он радовался моему приезду! Только я уже не собиралась его так легко прощать.

Он явно ждал, что я подойду к нему. Я уже решилась подойти первой, хотя бы ради того, чтобы любезно, но и сдержанно поприветствовать его и открыть внутренний запор на калитке. Но как только я направилась в его сторону, произошла странная вещь. Некая сила шибанула меня в сторону, как будто моя недавняя обида, сцепившись со всем тем непростым и больным грузом, что остался от прошлого, вдруг стала сильнее моей же настоящей радости и, как нечто, наделённое собственной и независимой от меня волей, не позволила так поступить. Я направилась в здание и спряталась там от него.

Игры в прятки и догонялки

Конечно, он не побежал следом. Понятно, что не стал рыскать по всему зданию в поисках меня. Но иногда он всё же пытался подловить меня, где мог, но я убегала от него опрометью. И не потому, что я осознанно не желала выглядеть податливой и беспамятной, а потому что возник страх. Непонимание, какого рода отношения возникнут у нас? Прежние? Они не казались возможными. Я понимала это так, как будто передо мною поставлен выбор, — или моя новая работа или он. Уйти к нему означало бросить «Мечту», так и не приступив к её реализации толком. Да разве он звал меня хоть куда? А стать для него оплачиваемой «особой девой» было бы ужасно во всех смыслах. Меня стали бы презирать как падшую.

Одновременно со страхом мне кружила голову ожившая любовь, соединённая с некой, вдруг возникшей жаждой игры, — лови, лови, а я тебе не дамся! Не раз останавливал он машину у края шоссе и ждал, если видел меня. Но и тогда я быстро уходила в лес, чтобы не столкнуться с ним. И я не могла не понимать, что он свирепеет на меня день ото дня сильнее, но ходил он какими-то замысловатыми кругами вокруг, ни разу не позвав по имени, не делая попытки повиниться передо мною. Игра зашла в опасный тупик. С этим человеком играть было нельзя. И предчувствие расплаты за недолжные игры охватывало меня всё чаще. Но я искренне не представляла, как к нему приблизиться без риска утраты своей репутации. Я же постоянно находилась на виду и под очевидным наблюдением почти всех в этом городе! Во всяком случае, мне так казалось.

А всё же я столкнулась с ним в гуще лесопарка. Наверняка он пришёл сюда умышленно и ждал, отлично изучив все мои маршруты и само время прогулок. Внезапно, словно притянутая к нему какой-то нереальной силой, я оказалась прижатой к нему. Действительно, так и произошло, поскольку сам он как стоял, так и не сдвинулся с места. Тут бы и порассуждать, а чьими игровыми куклами мы являемся? Кто он, невидимый факир, достающий нас из своего затейливого сундука в мгновение ока? Или прячущий в неведомые недра как отыгравший своё реквизит? Что время от времени вдруг решает поиграть нами, не давая проявить волю или желание там, где и уместно. Он решает за нас, как надо действовать. А иногда он бросает нас, куда подальше от себя, и мы сами отчего-то обмякаем, теряем активность, проявляем леность или нерешительность, тогда как всё складывается едва ли не идеально для осуществления того, к чему и стремились настырно, а то и надрывно.

— Тебя практически невозможно заметить среди зарослей. Ты похожа на цветущую лиану, — пробормотал он, ощупывая меня сквозь тонкое платье. — Заодно и проверю, не таятся ли среди твоих цветов острые шипы…

Намёк был на то, что моё платье усыпали вставки из цветов, не отличимых от живых прототипов. Его внимание к моему внешнему оформлению приятно взволновало. Ради него и старалась. Он заметно раздался своим костяком, налился чрезмерной даже мощью. Видимо, сказалась чисто возрастная трансформация. Кто-то усыхает, кто-то толстеет, а он ни то, ни другое. Он, похоже, как раз и вошёл в то возмужание, непривычное лишь моему взгляду, но являющееся его природной нормой. Гелия настолько сильно терзала его, что в те времена от хронической нервотрёпки он выглядел в сравнении с теперешним своим обликом худым. Но мне не хватало того, прежнего и более утончённого, «акробата» и «волшебника». Не осталось и намёка на прежнюю чарующую гармонию черт, нездешнее сияние