И все равно в этот час, когда я беседую с вами, десятки тысяч людей, и молодых, и зрелых, сидят, запершись в комнате, зачастую мало приспособленной для жилья. Некоторые из них живут впроголодь и не представляют, когда станут есть досыта. Я знаю, что они приносят в жертву не только собственное благополучие, но и благополучие, обеспеченную жизнь своей семьи, жены и детей.

Если бы еще у них была хоть какая-то уверенность в успехе!

Хорош или плох рабочий, хорош или плох коммерсант, очень просто определить по результатам его труда. В личном деле чиновника содержатся все сведения, определяющие его деловые качества. Критерии, бесспорные аттестаты существуют практически для всех профессий. Инженер всегда является инженером, врач — врачом, адвокат — адвокатом, будь он великолепный, хороший, посредственный или плохой. Его квалификация признана раз и навсегда. Ему дается право работать по выбранной профессии, и правительство чувствует себя ответственным за его будущее.

А писатель? А художник? Никто, ни одно официальное учреждение не присваивало ему этого звания. Он сам принял его, не зная даже, имеет ли он право его носить. Никто не требует от него труда, которым он заставляет себя заниматься. В этом труде нет никакой непосредственной необходимости, и весьма возможно, что после завершения он будет признан вредным для общества.

Кто даст этому человеку уверенность, решит, с пользой он прожил жизнь или загубил ее? Критики превозносят его до небес? Прекрасно. Но не меньше критиков затаптывает его в грязь. Ему рукоплещут читатели? Во-первых, рукоплещет только часть читателей. Миллионы людей остаются безразличными, а иные так откровенно враждебны. Премия? Кресло академика? Благосклонность правительства? Но тут возразят, и частенько не без оснований, что это всего лишь свидетельства посредственности, изворотливости, умения устраивать свои дела.

В результате же к концу жизненного пути, начинавшегося в уединенной комнате, нет ничего, кроме того самого, но уже состарившегося юноши с багажом исписанных страниц, опубликованных или все так же ожидающих издателя. И ежели чудом предприятие завершается национальными похоронами, не исключена возможность того, что новое поколение улыбкой или пожатием плеч обратит эту славу в ничто.

И вот я вновь задаю тот же вопрос: «Почему?».

Почему с сотворения мира такое множество людей, перед которыми открыто столько дорог, выбирают именно эту, хотя она никуда не приводит?

Гораздо позже, хотя мне трудно установить, в какой именно период, мне в голову пришел второй вопрос. Интересно, что хоть он проще и очевидней, чем первый, мне редко доводилось слышать, чтобы люди задавали его.

У каждого писателя, у каждого художника чуть ли не ежедневно спрашивают:

— Кто подал вам мысль писать книги или картины? В каком возрасте вы начали?

Спрашивающие, должно быть, изумились бы, если бы им в свою очередь задали вопрос:

— Почему вы стали читать? Откуда у вас потребность в чтении?

Понятное дело, я не имею в виду ни школьные учебники, ни книги, из которых мы черпаем знания, необходимые для жизни в цивилизованном мире. В дальнейшем я буду часто использовать слово «роман», во-первых, потому что я романист и говорю как романист, во-вторых, потому что он фигурирует в названии моего доклада, в-третьих, и главное, — для удобства. Тут было бы точнее слово «вымысел», которое англосаксы используют в издательской области и книготорговле.

Возможно, мне даже случится объединить под именем романа все творения вымысла — поэзию, драматургию, живопись, не говоря уже о рожденных современной техникой новых видах искусства — кино, радио, телевидении.

Так почему люди читают? Почему они ходят на спектакли?

Ежедневно десятки миллионов людей платят те самые деньги, на которые они могли бы приобрести пищу, одежду и различные вещи, считающиеся необходимыми для жизни, — за вход, за право увидеть на сцене или на экране лица других людей, выражающие человеческие переживания.

Некоторые смотрят те же представления на экранах телевизоров у себя дома. Другие довольствуются голосами по радио, а кто-то, еще более одинокий, при помощи значков, напечатанных в книгах, сам воссоздает в себе голоса и лица, мысли и чувства.

Если проехаться по Голландии, Швейцарии, Скандинавским странам, то встретишь куда больше книжных магазинов, чем, скажем, скобяных лавок, в которых, между прочим, продаются товары, гораздо более нужные для обыденной жизни. Сейчас в Соединенных Штатах можно купить покетбук в аптеках и в продовольственных магазинах, где хозяйка, делая покупки, может вместе с мясом и овощами для обеда приобрести себе и ежедневный рацион литературы.

Что мы видим на наших вокзалах? Там не всегда легко найти буфет или справочное бюро. Еще трудней раздобыть подушку или одеяло, а тележка, с которой продаются бутерброды, шоколад и содовая вода, обязательно оказывается на противоположном конце перрона. Однако уже у входа, прежде чем вы увидите билетные кассы, ваш взгляд натыкается на витрину с сотнями книг в ярких обложках. Пройдя на перрон, вы видите один, а то и несколько книжных киосков; тележки с книгами преследуют вас до самой двери вагона.

А разве не являются распространителями вымысла газеты, журналы, где печатаются романы с продолжением, рассказы и комиксы?

Следует ли считать, как утверждают некоторые, что тут мы имеем дело с неким новым феноменом, особенностью, если не болезнью нашей эпохи?

Да, неоспоримо, благодаря новым техническим средствам распространение вымысла облегчается и расширяется. Но разве не обнаруживаем мы всюду, где жили значительные группы людей, остатки театров и арен, которые способны были вместить двадцать пять, пятьдесят, а то и сто тысяч зрителей? А разве потом в средние века менестрели и трубадуры не странствовали по деревням и замкам, разве поэты не отправлялись в долгий и трудный путь только ради того, чтобы принять участие в «судах любви» или других поэтических состязаниях? А в городах не собирались толпы, не меньшие, чем собираются нынче на большие политические манифестации или крупные спортивные состязания, когда представляли мистерии, которые длились по неделе, а то и больше? И разве в те времена, когда крестьяне не умели читать и не существовало кино, коробейники не разносили народные песни, заменявшие романы, и не торговали лубочными картинками, на которых изображались всевозможные истории?

Используемая форма, избранное средство передачи неважно; главное, с их помощью мы получаем вымысел, то, что я достаточно произвольно определил словом «роман»: воссоздание для других живых людей куска человеческой жизни.

Примечания

1

Ландвер — в Германии до 1918 г. войсковые части из