— Мсье Дженкинс! Мсье Дженкинс! С вами хотят поговорить…

Уютный, прохладный кабинет, где жужжали три больших вентилятора, сдувая со стола бумаги.

Майор говорил около десяти минут. Его собеседник, не скрывая удивления, медленно переписывал текст телеграммы.

— Я все понял, майор. Я сделаю то, что вы просите. Отправлю телеграмму сегодня же…

Он проводил Оуэна до самых дверей магазина.

— А вам совсем не страшно?

Оуэн едва заметно пожал плечами.

— И все-таки будьте осторожнее.

В баре доктор еще не появлялся. Наверное, отсыпался после вчерашних возлияний. Молоденькая туземка исчезла. Тетуа с гордым видом сидел за рулем.

— Мне нужно как можно быстрее увидеть Мужена, Мак.

— Может быть, я ошибаюсь… Но, по-моему, он в городе. Скорее всего вы найдете его на борту шхуны.

«Нет, мсье Альфред…»

Он едва заметно улыбнулся. Пора кончать с этой песней! Какое теперь имеет значение то, что думает о нем Мужен?

Он сел рядом с водителем. Ему даже захотелось посмеяться вместе с ним, как только что беспечно хохотала девушка в полосатом платье. А почему бы и нет? Разве он не сыграл с ними со всеми отменную шутку? А значит, и с Муженом!

— Послушайте, майор! Это скоро кончится… Лишь бы Мужен оказался на борту…

Он был там. Майор увидел его еще с пристани — рядом с мсье Оскаром и другими белыми. Солнце нещадно палило. Почти голые туземцы то и дело взбегали по трапу, неся на голове тяжелый груз. Трап вибрировал. Это напоминало танец.

Он тоже вступил на трап, и люди на борту с удивлением смотрели, как он поднимался.

Когда он перешагнул через поручни, Мужен не пошевелился, не сводя с него тяжелого взгляда, как тогда, когда он произносил свои угрозы.

— Мне кажется, вам бессмысленно ехать, Мужен, — произнес он с ходу.

Пауза. Они по-прежнему смотрели на него, и ему показалось, что он стоит один — против всех.

— Вы хотите, чтобы я говорил при этих людях?

Почти машинально Альфред двинулся на нос шхуны мимо груды снастей и парусов. Он остановился под одной из мачт, и майор взглянул наверх, откуда доносился шум. Там наверху двое матросов прикрепляли парус, и он подумал, что рискует получить удар по голове.

— Я только что послал в Лондон телеграмму, содержание которой должно быть вам небезынтересно, возможно, от этого даже изменятся ваши планы…

Ему не было страшно, хотя он сознавал, что рискует. Поблизости находились только туземцы, снующие на берег и обратно, да друзья Мужена, следившие за ними издалека. Больше — ни души. Он рисковал получить удар, а ударов он боялся…

Не спеша Оуэн достал телеграмму из бумажника и протянул ее Мужену.

Хэгу, Хэгу и Добсону, адвокатская контора, 14, Флит-стрит, Лондон.

«Ренэ Марешаль сын Арлетт Марешаль и Джоакима Хилмана настоящее время Таити Точка Венчался 12 февраля методистской церкви Таиарапу с дочерью пастора Точка Текст телеграфно подтвердит консул Папеэте Точка Майор Оуэн Точка».

Глаза майора излучали смех, как глаза туземцев. Мужен дважды перечитал текст и медленно поднял глаза на Оуэна.

— Вы это сделали? — глухо произнес он.

Оуэн приготовился к удару, даже закрыл глаза.

«Нет, мсье Альфред!» — хотелось закричать ему во все горло.

Черновик телеграммы медленно упал на палубу, и Оуэн наклонился, чтобы его поднять. Тогда Мужен поддал бумагу ногой и она отлетела далеко в сторону, едва задев руку англичанина.

Мужен еще раз пристально посмотрел ему в глаза. Потом удалился к своим спутникам, делая вид, что ему нет дела до майора.

Это было все. Оуэн вернулся к машине. Когда он садился, белые на шхуне о чем-то горячо спорили.

— В бар…

Перед тем как толкнуть дверь, Оуэн немного выждал, как актер перед выходом на сцену, с такой же наигранной улыбкой. Вся разница заключалась в том, что он играл эту комедию сам для себя. Медленно, осторожно он коснулся наконец двери так же бережно, как пастор Таиарапу утром открывал дверь своего храма.

А может быть, это и был теперь его храм?

— Приветствую вас, доктор.

Тот нахмурился, думая, что майор уже пьян.

— Вы были правы… Полагаю, что вы можете записать меня в постоянные члены «Колониального клуба».

Мак-Лин и Бенедикт еще не понимали, что произошло. Машинально бывший жокей наполнил ему стакан.

— Только при условии, что вы не будете так ревниво к этому относиться и время от времени будете позволять мне пополнять финансы в «Яхт-клубе»… Не волнуйтесь… Я не стану чересчур усердствовать… Здесь на жизнь много не понадобится…

Он улыбался. У него были большие глаза, крупное лицо. Он увидел свое отражение в зеркале между бутылками, и ему стало неловко, что он так взволнован.

— Мне тоже хочется «оканальиться», доктор…

Разве он мог поступить иначе?

Шхуна никуда не ушла. «Астролябия» вернулась в порт двенадцать дней спустя, и Мужен с Лоттой находились среди толпы встречающих.

На берег сошел высокий худой загорелый парень, голый до пояса, в сопровождении пухленькой туземки: ее лицо и пылкое, здоровое тело излучали радость.

Пастор двинулся им навстречу. Они обменялись несколькими фразами на причале чуть в стороне от толпы. Ренэ Марешаль неуклюже и настороженно подошел к Оуэну, на которого ему указали.

— Мсье? — сказал он вопросительно.

— Это я дал телеграмму на место вашей последней стоянки. Джоаким Хилман оставил вам все свое состояние…

— Благодарю вас, — ответил парень сдержанно. — Я полагаю, что не обязан наследовать ему?

— Разумеется…

— Вы возвращаетесь в Европу?

— Я остаюсь на Таити…

Вот и все. Марешаль даже не заметил Лотту в толпе. Он с женой и пастор сели в такси и уехали на полуостров.

«Арамис» подошел к берегу через несколько дней. Губернатор проводил на борт мсье Фрера, инспектора по колониям, поддерживая его под локоть.

По таитянскому обычаю друзья уезжающих дарят им на прощанье цветочные гирлянды, которые обязательно нужно повесить себе на шею.

Похудевший и загоревший мсье Фрер, который к тому же постриг себе бородку клинышком, с гирляндой на шее походил на Дон-Кихота в брыжах.

Стюард Ли слегка испугался, увидев, что на борт поднимается американец. Бармен уже потянулся за бутылкой виски, но Уилтон С. Уиггинс, которого теперь можно было принять за туземца, так он загорел, потребовал пива.

Комиссар полиции проводил в одну из кают лже-Массона, бывшего секретаря суда и весельчака, а бывшие друзья смотрели, как он уезжает. Капитану было дано указание высадить его в Панаме, от греха подальше…

Мужен и Лотта с гирляндами на шее облокотились о поручни верхней палубы, неподалеку