– княжегорец из числа Сарматовых приспешников. В ту битву, когда Арха хотел предупредить его или защитить, Хортим не испытывал благодарности – только желчное раздражение. Себя ему было не жаль, а значит, и другим его беречь не следовало – что за ценность осталась у этой жизни?

Он увернулся от удара. Размахнулся кистенем. Темное небо над ними вспыхнуло и рассыпалось искрами.

– Князь! – выкрикнул Арха обескураженно, и в его голосе мешались мольба и боль.

Хортим едва его слышал. Он подался в гущу боя – им двигало не бесстрашие, а глубокое иссушающее отчаяние. Город горел и падал, люди ревели и сшибались друг с другом в схватке, а звездную черноту разъедали языки огня.

Не осталось ни холодного ума, ни горячего сердца – ничего, только пустота, которую не брало никакое оружие. Хортим бил наотмашь, не узнавая ни людей, ни улиц, отличая разве что соратников от врагов; их теснили дальше – по опустевшей, изрытой копытами базарной площади, прочь от порта, где Сармат поджег корабли, отрезая путь к спасению по воде.

И это – только начало. Великий пожар будет, когда захватчики ограбят город и вычистят его до донышка – только тогда Сармат сровняет Старояр с землей.

Хортим не заметил, как оказался на площади у Божьего терема – значит, они отступили к сердцу города. Он увидел Ярхо у самых ступеней, и его захлестнула бессильная злоба.

Под кистенем Хортима хрустел камень и сминалась плоть. Конь беспокоился, шевелил ноздрями и втягивал запах гари; Хортим потуже натянул поводья. Ярхо-предатель бился свирепо, и сколько бы смельчаков не смыкали вокруг него кольцо, желая наброситься одновременно, – Хортим был готов поклясться, что различал среди них Мстивоя Войлича и его людей, – все было тщетно. Никому не удавалось одолеть – Ярхо отбрасывал всех, и его меч матово темнел от крови.

Хортим был в шаге от того, чтобы разделить их судьбу. Ярхо-предатель убил его отца и бесчинствовал в его землях – есть ли смерть более подходящая Хортиму, чем смерть от его руки? Он погибнет в исступленной попытке причинить Ярхо вред – лишь бы сделать хоть что-то, что пошатнет его и окажется ненапрасным.

Раньше думал, что принесет пользу, если останется в живых, – не вышло. Пусть тогда послужит благой цели, умирая.

Рядом раздались отчетливые проклятия и лязг железа о камень. Хортим отвел взгляд от Ярхо, увернулся от сабли и решил, что с гибелью все же придется повременить.

Арха следовал неотступно – Хортим не представлял, как тому удалось не потерять его в битве. В такой круговерти не то что князя – голову потеряешь. Как и Хортим, Арха держал меч про запас, а первым оружием выбрал кистень – гуратцам было куда привычнее обращаться с кистенями, перенятыми от степняков, чем с булавами и молотами. Подгоняя коня, Арха обрушил удар на спину нападавшего тукера. Хортим размахнулся, и железное било тяжело ухнуло об висок – тукер повалился из седла.

К каменному воину они подоспели вовремя: тот сражался один на один со староярцем из конных, а значит, силы были неравны. Крупные била кистеня приходились на руки, сжимавшие меч, и морду каменного коня, но нужно было подобраться выше – к лицу ратника.

Был бы на месте обыкновенного воина Ярхо, лежать бы им размозженными. Этому же Арха мощным ударом снес выступающий нос, чередой последующих – смял глаза, покуда Хортим и староярец крошили правую руку. Каменный воин рубил воздух мечом – требовалась недюжинная ловкость, чтобы не попасть под широкое лезвие.

Но когда все было кончено, ратник ослеп, а староярец выбил меч из его покореженной руки, Хортим наконец сумел рассмотреть, кого же они выручили. Княжича Микулу было тяжело узнать – он поднял оплывшее лицо, измазанное в крови: его ли, чужая – не понять.

– Спасибо, – сказал он хрипло.

А потом их снова поглотил бой.

Разнесся гулкий рев – Хортим бессознательно пригнулся, ожидая огненного залпа. Но Сармат-змей умело подпитывал ужас: стоило свыкнуться с одним, как он придумывал другое.

Он скользнул над площадью, играючи вырвал из тьмы людей одного из староярских защитников. Подбросил, перехватил когтистыми лапами – и с разлету швырнул в стену Божьего терема.

Хортим находился недостаточно близко, чтобы услышать хруст костей, но легко его представил. Всякого повидал за эти месяцы, а все равно стало дурно – голова несчастного треснула и вмялась, а тело мешком упало на землю. До пугающего хрупкое тело – как и тела всех, кто решил восстать против дракона.

Сармат-змей опустился на крышу Божьего терема. Обвился вокруг красного купола, распростер огромные кожистые крылья – Хортим осознал, как это зрелище должно было их подорвать. Мало того, что чудище пригрелось на обиталище староярских богов. В тереме прятались близкие тех, кто бился на площади: если дракон решит уничтожить их прямо сейчас, кто его остановит?..

Рядом зарычал Микула:

– Гадина!

Не так ли Сармат-змей восседал на крыше гуратского собора? Не обвивал ли золотые купола, показывая себя и любуясь тем, что бурлило внизу?

Сармат-змей скалился и насмешничал, и Хортим смотрел на него во все глаза. У Божьего терема было множество людей – вряд ли дракон помнил о существовании еще одного отпрыска Горбовичей, а уж тем более не знал, каков из себя новоявленный гуратский князь, – но Хортиму казалось, что тот глядел на него в ответ.

Всполохи разряжали ночь, и чешуя виделась темно-вишневой.

Зрачки были вертикальными, совсем как у Хьялмы. Только радужины у того были бледно-голубые, у Сармата же – янтарные, и Хортим смотрел в них и смотрел. Он не возненавидел Сармата больше, потому что нельзя было ненавидеть сильнее. Он не вспомнил ничего важного, потому что никогда не забывал. Ни про Малику, ни про Хьялму, ни про отца и Гурат-град, но сейчас он ощутил жажду мести острее, чем когда-либо до. Он понял ее не разумом, как раньше, но телом. Ощутил на сухом языке и в пересохшем горле, в галопе сердца и в токе крови по жилам – как алчет воды человек, идущий по жаркой степи.

Это была она – та жажда, которую Хьялма не сумел утолить ни силой оборотничьего тела, ни сказочным долголетием, ни властью. Это чувство было сильнее жажды смерти, а значит, Хортиму полагалось жить, пока на веки вечные не затихнет Сармат-змей.

Да, рановато он решил распрощаться с жизнью.

Раздался звук – он шел не из города, а извне. Тянулся по небу из полей и гор.

– Что это? – изумился княжич Микула. – Это похоже на…

Было ясно: этот звук – невиданной силы, но то, что его издавало, находилось слишком далеко. Достигая Божьего терема, звук истончался,