— Убить ее голыми руками, — процедила Бель, крылья нервно забив по пологу. Сжала кулак, почти до крови впившись ногтями в ладонь.

— Я приведу ее к тебе, обещаю. Она сама к тебе придет! — он провел рукой по ее щеке, и Изабель легко чмокнула его в ладонь.

— Но я ей не соперник, — императрица отстранилась и, сложив крылья, побрела к окну. — Я никогда не стану таким же хорошим воином, как Люцифера, — она глубоко вздохнула и посмотрела на небо. — За что, Боже, мне это наказание?! — взвыла, уперев руки в подоконник. — Неужели я была плохой девочкой? За что ты отобрал у меня всех, кого я любила? За что дал мне такое слабое никчемное тело? Чем я тебя рассердила? Чем? Что я сделала, что ты оставил мне, шестилетнему ребенку, целую империю, полную жаждущих власти?

Хоорс решительно подошел к ней и обнял со спины, посильнее прижав к себе. Бель опустила крылья и облокотилась на него, прильнув к груди.

— Ты победишь ее, я обещаю, — он легонько чмокнул ее в макушку и уткнулся носом в бархатную длинную шею.

— Это под силу только Люцифере, — печально отозвалась Бель, закрывая глаза. — Но ее нет, а значит — я не стану сильнее, и кошка останется жить.

— Я знаю решение этой проблемы, — он укрыл ее крыльями, погрузив во тьму. — И я помогу тебе осуществить свою месть и стать сильнее.

— Обещаешь? — она повернулась к нему, коснулась прохладными ладонями щек.

— Клянусь, — он нежно поцеловал ее в губы, чувствуя, как сама императрица отвечает на его поцелуй, тая в руках. Разве смел он желать еще? — Идем спать, я все расскажу тебе завтра, — он подхватил ее и понес на кровать, закутав в ее же белоснежные крылья. Она кивнула и прижалась к нему всем телом. Ласково замурчала, рисуя ногтем узоры на его груди и плечах.

— Я так люблю тебя, — прошептала она, хватая его за руки, плечи, пока он перебирался через нее на свою половину громадной кровати. — Ты самый лучший, — бормотала, укладываясь под его боком. — Мне больше никто-никто не нужен, — мурчала и терлась щекой о его плечо. — А завтра ты расскажешь, как мне убить чертову кошку!

* * *

Люция сидела у костра, подвернув ноги под себя, и кидала в огонь сухие иголки с ели. Шел уже четвертый день с тех пор, как Хайме оставил их и ушел, как он сказал, сжечь Инузоку дотла. Ева сказала, что часть города уцелела, то были кварталы кошек и конюшни, но другая часть была полностью разгромлена и местами даже сожжена. И больше ничего. Никаких новостей. Никто не приходил, даже звери, и те обходили их лагерь стороной, только белки да зайцы иногда показывались рядом.

Даже снег уже сошел, и шатер Химари пришлось сушить, саму ее, все еще спящую, укутали в кимоно кота. Ева пыталась будить кошку, но ничего из этого не вышло. Люция хотела предложить отвесить соне пару пощечин, но не была уверена, что кот вдруг не появится в этот самый момент. Уж тогда одной лекцией о мужиковатых бабах не отделаться.

Бескрылая перебирала стрелы, недовольно отмечая, что осталось даже меньше, чем она думала. Почти все спустила на волков, а самую ценную, осьмиевую, пожертвовала на смерть Инпу. Но отчего-то мысль о завершенной мести не радовала Люцию. Стоило ли все оно того? Ей казалось, что нет. Она повернулась к Еве, молча разглядывающей паутину и выискивающей в ней кота. Провела тыльной стороной ладони по щеке. Рассеченная от губы до скулы, теперь она была плотно перетянута паутиной. Под ней чувствовалась новая кожа на месте вспоротой камнем. Евина паутина, такая плотная и ровная, была мягкая и теплая на ощупь, так и хотелось касаться ее снова и снова.

Химари тихо сопела сломанным носом. Люции было грустно смотреть на нее, не хотелось даже подходить близко. Жажда мести набирала силу, теперь одних лишь предателей было недостаточно. Месть Химари ангелам — ее месть. Этой лжи, правлению крылатых нужно положить конец. Нужно все исправить, ведь кошки с самого начала были правы. Они лучше других умели слышать бога и понимать его. Они не мучили детей и не пытались обратить догмы в свою пользу. Люция просто обязана победить! Тогда и кошку подлечат, и Ева обретет дом. А сама Люция… Этого она не знала. Что будет дальше? Если она выиграет, то что потом? Начнет гражданскую войну, уничтожая вассалов за вассалами? Истребит всех крылатых? Создаст семью? Остепенится? Уйдет отшельничать? Попробует познать веру кошек? Уйдет в поход, желая пройти империю вдоль и поперек?

Люция не знала. И не хотела знать, гадать, мечтать, желать.

#33. Я хочу быть, как ты

Ева посильнее закуталась в кимоно Хайме и закрыла глаза. Люция еще не вернулась с дровами для новой нодьи, а значит, до ее прихода будет довольно прохладно. Поежившись, паучонок укрылась воротом кимоно с головой.

До чего же странно пахло одеяние кота. У телицы Мерура были темные, почти черные плитки с похожим запахом, но она никогда не делилась своим лакомством. Разве что однажды один из ее многочисленных сыновей стащил кусочек, но тут же выплюнул и заявил, что не стоит даже пробовать — гадость была горькой.

Вытащив руки по локоть из-под кимоно, Ева принялась растягивать паутину. Каждый раз ее все еще била дрожь при мысли, что паутина будет розовая, а дикая боль снова пронзит кончики пальцев. Но, обработанные облепихой, пальцы зажили, а паутина сияла белизной. Ева уже успела несколько раз перелатать Люции щеку, вспоротую, наверное, вражеским копьем. Несколько дней назад решительно разделась, пока Люция уходила на охоту, и, дрожа от холода, как осиновый лист, залатала саму себя — пару ссадин, ушибов, царапин и просто слезшей сморщившимися кусками кожи. Пора было менять паутинные заплатки, но не хотелось снова раздеваться. Может, когда Люция сложит большой костер и уйдет охотиться, она наберется смелости.

Тонкая полупрозрачная паутина подрагивала на коченеющих пальцах Евы, такая уже не годилась для провидения, разве что на жалкую перевязку. Но Химари перевязывали утром, очень долго провозившись с раной на боку и у бедра, а Люции еще не было. Ева схлопнула ледяные ладони, смяв паутину. Выкинула мягкую пластинку к маленькой горке точно таких же, под которыми угадывался отрезанных хвост седых волос Хайме.

Мизинец к мизинцу, большой палец к большому, и растянуть две прочные нити основы. Указательным к мизинцу, безымянным к большому,