(бет) от имени Мирзы, и божество призвало благословение на его восстановление здоровья. Наваб раздал сладости брахманам и маленьким мальчикам и отпустил коров, предназначенных на убой, заплатив их цену наличными мясникам с настоятельным запретом, чтобы никто не трогал этих животных. Но все это было напрасно". Когда в начале апреля раскаявшийся император пришел попрощаться, Наджаф-хан был "слишком слаб, чтобы стоять или произносить обычные приветствия":

Увидев состояние Мирзы, Его Величество прослезился и осторожно положил руку ему на плечо, чтобы утешить его... Слухи о скорой смерти наваба распространились по всему городу. Его женщины покинули личные покои и, рыдая и причитая, столпились у его постели, что привело к последнему проблеску сознания на его лице. Тогда он позвал сестру, вздыхая с сожалением: "Посиди немного у моей подушки, отбрось на меня свою милосердную тень, позволь мне быть твоим гостем несколько мгновений"; и, прошептав это, он закрыл глаза. Говорят, что оставался еще один час ночи, когда дыхание жизни покинуло глину его тела.

Мирза Наджаф-хан умер 6 апреля 1782 года в возрасте всего сорока шести лет. В течение десяти лет он работал вопреки всем обстоятельствам и, как правило, без благодарности, чтобы вернуть Шах-Аламу империю его предков. После этого, по словам одного историка, "лучи надежды на восстановление славы Великих Моголов, которые уже начали сиять, рассеялись в растущем облаке анархии". Наджаф-хан запомнился как последний действительно могущественный вельможа времен правления Моголов в Индии и получил почетный титул Зуль-Фикару'д-Даула (Высший Дискриминатор Королевства). Он был похоронен в скромной гробнице в саду на небольшом расстоянии от гробницы Сафдара Джунга.* Как и большая часть работы всей его жизни, она так и не была завершена.

Почти сразу же двор распался на соперничающие группировки, поскольку лейтенанты Наджаф-хана боролись за власть. Афрасияб-хан, самый способный офицер Наджаф-хана и его собственный выбор преемника, был новообращенным сыном индусского торговца и пользовался поддержкой Анупгири Госсейна и его батальонов воинственных аскетов; но из-за своего скромного происхождения он не имел поддержки при дворе.

Его восстанию решительно воспротивился внучатый племянник Наджафа, городской аристократ Мирза Мухаммад Шафи, который организовал контрпереворот 10 сентября 1782 года, руководя военными действиями с верхней ступени Джама Масджид. Две враждующие группировки сражались друг с другом на улицах Дели, а за пределами города сикхи, джаты и рохилы воспользовались возможностью подняться на восстание. Попытки Шаха Алама примирить обе стороны с помощью брачных союзов ни к чему не привели.89 В течение двух лет оба претендента были убиты, и почти все территориальные завоевания Мирзы Наджаф-хана были потеряны. Впервые стали шутить о том, что империя Шах-Алама простиралась от Дели до Палама - Султанат-и Шах-Алам аз Дилли та Палам - расстояние всего в десять миль.

Маратхский журналист сообщил в Пуну, что "город снова находится в очень разрушительном состоянии. Днем и ночью гуджары совершают дакоити [жестокие ограбления] и грабят прохожих. По ночам воры врываются в дома, а уводят лавочников и других богатых людей в качестве пленников для выкупа. Никто не пытается предотвратить это". Военные отряды сикхов снова начали совершать набеги на северные пригороды. Как отмечал Полиер, сикхи "теперь отправляются в путь после дождей и совершают набеги на соседей в составе 10 000 лошадей и более. Они грабят все, что попадается им под руку, и сжигают города".

Три неудачных муссона подряд, за которыми последовал сильный голод, охвативший весь Индостан и унесший около пятой части сельского населения, усугубили ощущение хаоса и развала. В Лакхнау в то же время наваб Асаф уд-Даула построил свой большой траурный зал Имамбара, чтобы обеспечить работой 40 000 человек, которые должны были оказать помощь голодающим; но у Шаха Алама не было средств на что-либо подобное. Поэт Сауда выразил в своих письмах растущее чувство отчаяния: "Королевская казна пуста", - писал он. Из коронных земель ничего не поступает; состояние службы жалованья не поддается описанию".

Солдаты, клерки, все одинаково без работы. Документы, разрешающие выплату денег предъявителю, - макулатура: аптекарь рвет их, чтобы завернуть в них лекарства. Мужчины, которые когда-то занимали джагиры или должности, оплачиваемые из королевской казны, ищут работу деревенских сторожей. Их меч и щит давно сданы в ломбард, а когда они в следующий раз выйдут на улицу, то будут с нищенским посохом и миской. Словами не описать, как живут некоторые из этих некогда великих. Их гардероб оказался у торговца тряпьем...

Как описать запустение Дели? Нет ни одного дома, из которого не доносился бы крик шакала. Вечером мечети неосвещены и пустынны, и только в одном доме из ста вы увидите горящий свет. Прекрасные здания, которые когда-то заставляли голодного человека забыть о голоде, теперь лежат в руинах. В некогда прекрасных садах, где соловей пел свои любовные песни розам, вокруг поваленных колонн и разрушенных арок растет трава высотой по пояс.

В окрестных деревнях молодые женщины больше не приходят за водой к колодцам и не беседуют в тени деревьев. Деревни вокруг города опустели, деревья исчезли, а колодцы полны трупов. Шахджаханабад, ты никогда не заслуживал этой ужасной участи, когда-то ты был полон жизни, любви и надежды, как сердце юного влюбленного: ты, ради которого люди, плавающие по мировому океану, когда-то брали курс к обетованному берегу, ты, из пыли которого люди собирали жемчуг. Даже глиняная лампа не горит теперь там, где когда-то полыхала люстра.

Те, кто когда-то жил в великих особняках, теперь влачат жалкое существование среди руин. Тысячи сердец, некогда полных надежды, погрузились в отчаяние. Ничего нельзя сказать, кроме одного: мы живем в самые мрачные времена.

Не имея возможности навести порядок при дворе и находясь под угрозой со всех сторон, Шах Алам не оставил другого выхода, кроме как вновь обратиться к Махаджи Сциндиа , который наконец вернулся в Индостан из Декана после одиннадцатилетнего отсутствия: "Ты должен взять на себя регентство в моем доме, - сказал ему Шах Алам, - и управлять моей империей". Вместе с письмом-просьбой он послал Сциндию двустишие на урду:

Потеряв свое королевство и богатство, я теперь в ваших руках,

Поступайте с Махаджи так, как хотите.

Во многих отношениях Шах Алам принял разумное решение, решив во второй раз обратиться за защитой к Махаджи Сциндиа. Власть Ссиндии сильно возросла с тех пор, как он покинул Дели и отправился на юг в 1772 году, чтобы уладить дела в Декане. Теперь он, наряду с Типу, был одним из двух самых могущественных индийских военачальников в стране. Более того, его войска только что начали обучаться новейшим французским военным методикам одним