Шрифт:
Закладка:
Юный герцог также должен был получить образование, достойное принца крови. Его наставником назначили Ричарда Кроука, выдающегося ученого-классика из Колледжа Святого Иоанна в Кембридже, который когда-то давал уроки греческого языка Генриху VIII. Король хотел, чтобы мальчик усвоил Новое учение.
Генрих лелеял сына, «как собственную душу», называл его своим «мирским сокровищем»19. Судя по всему, мальчик, в свою очередь, любил и почитал отца. Они регулярно переписывались. Генрих присылал сыну подарки, в том числе лютню: у Ричмонда, как у всех Тюдоров, обнаружились способности к музыке. Юный герцог также обменивался письмами с Уолси. В одном из его посланий говорится: «Я написал его королевскому высочеству, смиренно прося о доспехах, чтобы упражняться с оружием». Письмо, подписанное «Гарри Ричмонд», вероятно, было отправлено в надежде, что крестный замолвит за него словечко. Обращаясь к королю «Мой самый грозный и властный государь», Ричмонд в своем послании намекал, что Юлий Цезарь улыбнулся бы в ответ на просьбу о доспехах, и заверял отца: «Я употребляю все свои усилия, разум и занятия для усердного изучения всех наук и получения образования», а в конце письма, как обычно, просил благословения20. Получил ли мальчик вожделенные доспехи, неизвестно, но, скорее всего, его желание было исполнено.
Королева выражала недовольство тем, сколько всего получает сын Генриха, и королю оставалось лишь сделать то же самое для дочери. Для Екатерины это обернулось и радостью, и огорчением – Марию удалили от нее в августе 1525 года, отправив в замок Ладлоу, расположенный в Валлийской марке[51], и отдав на попечение леди Солсбери, которая вернула себе расположение короля и вновь сделалась наставницей принцессы. Девочку сопровождали 304 члена ее двора, многие из которых носили ливреи21 геральдических цветов принцессы – синего и зеленого. Среди них был и учитель Марии, доктор Фетерстон.
Екатерина очень скучала по дочери, но в письмах подчеркивала, что все это к лучшему: «Что касается обучения письму на латыни, я рада, что вы перешли от меня к господину Фетерстону, так как это пойдет вам на пользу: у него вы научитесь правильно писать»22.
Как и Ричмонд, Мария должна была овладеть искусством управления и номинально председательствовала в Совете по пограничным вопросам, как делали до нее два принца Уэльских: Эдуард V и Артур Тюдор. Леди Солсбери следила за тем, чтобы указания королевы о воспитании дочери соблюдались буквально: принцессе полагалось много времени проводить на воздухе, «умеренно заниматься упражнениями», получать хорошую, здоровую пищу, которую следовало «подавать, сопровождая приличным, радостным и веселым общением», а все, что ее окружало, должно было быть «приятным, чистым и благотворным». Помимо уроков, выделялось время для занятий музыкой и танцами23. Когда принцесса болела, за ней присматривал новый врач, доктор Уильям Баттс. Этот сорокалетний джентльмен из Норфолка, выдающийся ученый-гуманист, учился в Кембридже, в 1518 году получил квалификацию врача, а в 1524-м был назначен директором приюта Пресвятой Девы Марии в Кембридже. Баттс, носивший такую же ливрею, как все служители двора Марии, имел под своим началом двух помощников и аптекаря24. Жена доктора, Маргарет Бэкон, также являлась членом двора принцессы25.
В замке Ладлоу, официальной резиденции Совета марки, Мария бывала редко. Основной ее резиденцией стал Тикенхил. Из этого особняка, стоявшего на холме, открывался вид на соседний Бьюдли; именно там мать Марии жила с принцем Артуром в течение нескольких месяцев, вплоть до его кончины в 1502 году. В 1473–1474 годах дом, построенный в XIII веке, подновил и расширил Эдуард IV, предназначая его для своего сына, будущего Эдуарда V; в 1490 году, при Генрихе VII, он стал еще больше по размерам. К приезду Марии Тикенхил отремонтировали. Это было фахверковое здание с кирпичными дымоходами, массивными дубовыми балками и большим залом26.
Примерно в то же время король приобрел еще один дом, впоследствии ставший одной из любимых резиденций Марии. Поместье XV века Хансдон в Хертфордшире было куплено у герцога Норфолка в качестве убежища от чумы, из-за «целительного воздуха» этих мест27. В течение следующих девяти лет Генрих потратил 2900 (870 000) фунтов стерлингов на работы в нем: дом окружили рвом, внутри создали королевские покои – стекла с геральдическими эмблемами изготовил Галион Хоне, – а снаружи здание частично облицевали кирпичом28. Вид Хансдона в 1546 году можно видеть на заднем плане портрета будущего Эдуарда VI, который сейчас находится в Виндзоре29.
31
«Установление доброго порядка»
В Лондоне продолжала свирепствовать чума, поэтому в конце 1525 года Генрих не стал праздновать Йолетиды, а провел «тихое Рождество» (как его стали называть впоследствии) в Элтеме – спокойно и боязливо – вместе с немногочисленной свитой; «никому не дозволялось приезжать туда, кроме названных поименно»1. Тем временем в Ричмонде Уолси, запасшийся апельсинами, которые будто бы ограждали от заразы, «держал двор открытым для лордов, леди и всех прочих, кто бы ни пришел, и устраивал театральные постановки и маскарады в истинно королевской манере»2. Мария оставалась в Ладлоу, далеко от зараженной болезнью территории.
Угроза чумы не отступала до лета 1526 года. Болезнь унесла жизни по меньшей мере двух приближенных Генриха. После Рождества Уолси присоединился к королю в Элтеме, где они вместе сочинили знаменитые Элтемские постановления – «Объяснения по пунктам, составленные его высочеством королем по рекомендациям Совета для установления доброго порядка и исправления различных ошибок и злоупотреблений в его достойнейших службах Придворного хозяйства и Покоев»3. Целями были реформирование королевского двора, экономия денег и устранение расточительства. Еще в 1519 году, после изгнания фаворитов, Генрих – вероятно, вознамерившийся и дальше вести себя похвально – сообщил Уолси о своем желании, чтобы двор «без дальнейшего промедления был приведен в приличествующий ему, основательный и выгодный порядок»4. Но эта идея короля, как и многие другие, не воплотилась в жизнь. Однако теперь, накануне очевидного финансового кризиса, вызванного разорительной войной с Францией, королю и кардиналу не оставалось выбора – приходилось идти на радикальные изменения.
Те, в чьих услугах не нуждались, были уволены с выплатой содержания, а различные прихлебатели немедленно изгнаны. Число йоменов стражи сократили до одной сотни, часть их