Шрифт:
Закладка:
С тех пор, как Эди получила это письмо-признание, минули десятилетия. Она выходит из автобуса, вцепившись в сумку, как женщина, которую бренный мир пугает своей греховностью и беззаконием. Она бесцельно блуждает по улицам, растерянно озираясь по сторонам, и наконец – будто по счастливой случайности – подходит к монастырю на мрачной серой улице, где сестра Гарриет Спорк искупает монашеским подвигом жизнь, прожитую во грехе.
Эди садится на скамейку и кормит голубей. Так она сидит час, на всякий случай прислонив к бедру Библию, сидит, наблюдает и ждет. Наконец ее терпение вознаграждается. Нет, это не Джо Спорк (тот, пожалуй, не рискнул бы появиться здесь столь открыто), а длинный черный автомобиль с тонированными окнами. Эди близоруко щурится на чайку и встает, чтобы отогнать ее от хлебных крошек. Она машет руками, отгоняя птицу, и та бросает на нее свирепый взгляд, прежде чем улететь. На обратном пути к скамейке Эди оказывается рядом с черной машиной и, как бы ненароком заглянув в салон, различает за рулем закутанного в черное водителя и пассажира, чьи неверные, порывистые движения знакомы ей до тошноты: быстро-быстро, медленно. Затем она бросает взгляд на заднее сиденье и видит второго пассажира, причем фары встречной машины подсвечивают его покрытую голову сзади, на миг обрисовывая профиль.
Эди потрясенно таращит глаза. Потом запоздало отворачивается; в груди закипают ярость и паника.
Невозможно!
Вот только Эди больше не использует в речи это слово, давно усвоив, что цена ему – грош.
XII
Вззззииииуууууу;не вполне монашка;похищение.Мерсер Крейдл стоит в гостиной сестры, держа в одной руке невероятно ценную и, возможно, невероятно опасную золотую пчелу, и жужжит. Это, понятное дело, та самая неисправная пчела, которую Джозефу дал Тед Шольт (остальные носятся по миру, сея ужас). Мерсер держит ее между большим и указательным пальцем, пытаясь с помощью характерных движений, звуков и ободряющих слов уговорить ее подняться в воздух.
Научный эксперимент Мерсер начал не сразу после изучения маленькой коллекции трофеев, принесенных его сестрой и Джо из гаража на берегу Темзы. Первым его предложением было взять пчелу под стражу, а затем засунуть под электронный микроскоп, где подвергать попеременно воздействию рентгеновского и электромагнитного излучения, покуда она не выдаст все сокрытые в ее механическом тельце кошмарные тайны. Джо Спорк заметил, что для этого потребуется специальное оборудование, которым они не располагают, а Полли Крейдл выразила опасение, что любые враждебные действия могут спровоцировать защитную реакцию со стороны пчелы. После этого Мерсер позволил Джо осмотреть пациента, а сам, вооружившись кувалдой, посредством которой Полли раньше вбивала в стены своего дома железные штыри, занял настороженно-выжидательную позицию.
Шли минуты; пчела пребывала в состоянии покоя и полнейшей бездеятельности. Мерсер осмелел. Для начала он ее потрогал: предельно осторожно, вытянув руку и кончиком карандаша. Когда данное действие не вызвало никакой реакции, он – уже решительнее – пихнул пчелу тупым концом, и та упала на бок. Он принялся на нее дуть. Он орал, лебезил, ворковал, журил. Наконец он потрогал ее кончиком указательного пальца и, не будучи взорванным или зомбированным, взял ее в руки и потряс. Столь неосторожное обращение возмутило Джо, и Мерсер согласился не топтать пчелу ногами и не швырять в стену, однако наотрез отказался передать ее Джо для более тщательного осмотра с помощью ювелирной лупы. Именно на этом этапе он предпринял первую попытку собственным примером научить пчелу двигаться. Полли Крейдл, испытывавшая непреодолимое желание сказать брату, что вообще-то эксперт по хитроумным автоматонам здесь Джо, ненадолго лишилась дара речи, увидев, как Мерсер кружится на месте с пчелой на открытой ладони и громко жужжит.
– Вззззззииииииууууу! – восторженно взывает Мерсер, глядя на пчелу полным надежды и отцовской гордости взглядом.
С улицы доносится чей-то едва слышный чих и легкий шелест листьев, носимых ветром по мощеному внутреннему дворику.
– Она сломана, – заключает Мерсер, обращая взгляд на Джо Спорка. – Ты ее сломал.
– Я ее сломал?
– Вероятно. Или она сама сломалась. От влажности. Или от попадания пуха в заводные части.
– Пуха…
– Да. Ворсинок. Всякой карманной дряни.
– Куда-куда?
– В заводные части. То есть в такие части, которые заводятся.
– Ах в эти!
– Да. Полагаю, они чувствительны к ворсу.
Джо уже хочет прочитать Мерсеру лекцию о том, что изделие, не сломавшееся за сорок лет пребывания у моря, вдобавок сделанное из золота и представляющее собой двигатель колоссальных перемен, созданный по мудреным математическим принципам, по определению должно быть нечувствительно к ворсу. Впрочем, если подумать, создатель мог выбрать в качестве основного материала золото именно из тех соображений, что оно не подвержено ржавчине и окислению, а забиться сором и грязью может любой механизм. Поэтому, вместо того чтобы обозвать Мерсера тупицей (а именно это недоброе оценочное суждение рвется с его губ), Джо говорит: «Дай сюда» и устраивается в самом светлом углу гостиной с лупой и сумочкой для инструментов. Минутой позже он открывает сумочку, извлекает из нее пинцет с мягким захватом – предназначенный для работы с внутренностями часов, стоящих
