а луна спряталась за бешено мчащиеся тучи, Ольга отправилась на древнее пиратское кладбище. Надгробия сгрудились в узоры нелепой головоломки. Полустёртые надписи взывали: «Прости нас...», грустили; «Вечная память в сердцах...», угрожали: «Мы ещё встретимся на небесах…» Среди каменных крестов, покрытых плесенью и мхом, беспокойно сновали синие огоньки. Вековые деревья переплелись кронами и мрачно шипели. Их стволы покрывали жуткие наросты, похожие на лики злобных гримасничающих старцев. Иногда луч фонаря высвечивал огромных пауков, повесившихся на своих нитях.

Из сырой земли выбрались потревоженные и оттого нервные мертвецы. Они собрались вокруг Ольги в ворчливую недовольную толпу и принялись качать права: «Смерть — сплошная маета! Днём — туристы, ночью — колдуны да ведьмы. Где обещанное загробное упокоение в тёплом аду? Где пенсия, заработанная в поте лица честным грабежом и разбоем? Надули, черти! Как есть провели! И преисподнюю свою разворовали и продали!»

Она не стала вступать в политические дискуссии. Послала митингующих куда подальше. Но не просто так, а с целью убить недругов. Те отправились, недовольно ворча на сверхурочную работу. Вернулись тихие. Задумчиво зарылись в обжитые могилы, укрылись обгрызенными временем надгробиями и не желали обсуждать происшедшее.

Тогда Ольга без помех совершила тот самый, древний и страшный обряд. Не для слабонервных. Поэтому автор, повинуясь внутренней цензуре, удалил часть текста.

В результате со страшным грохотом рухнул ствол векового баньяна, чудом не похоронив под собой колдунью. Другого эффекта не наблюдалось.

Ободранная в кровь, грязная, как последняя мартышка, вернулась домой, чтобы обнаружить невероятное: Самуэль ушёл, забыв выключить плиту. От едкого дыма обугленной баранины было не продохнуть.

Ольга сатанела от бессилья… и поняла, что столкнулась с чем-то незнакомым.

Пыталась выжать из себя всё новые и новые возможности эффективного боя с неведомым.

В итоге ощутила, что выжжена дотла.

Перестала спать. Лежала, закрыв глаза, продумывая варианты возможных неприятностей и стратегию борьбы с ними. Если вернётся старая болезнь, надо натереться помётом летучих мышей, выпить заговоренной воды и зажечь семнадцать свечей, закопать прядь своих волос. И что-то там еще. Забыла. Ну почему всякую ерунду помнишь, а жизненно важные вещи упускаешь. Натянутые нервы были готовы лопнуть, и доставалось всем, кто находился рядом.

Преданная горничная, работавшая с ней несколько лет, поскользнулась на ровном месте и разбила любимую вазу. Ольга взорвалась. Жутким охрипшим шёпотом шипела на неуклюжую дуру, жизнь которой не стоит одного-единственного произведения искусства эпохи Мин. Та свалилась замертво. Она слышала за спиной тихий довольный смех. Голова кружилась, ноги подкашивались, её силы кто-то высасывал, оставляя только опустошенную ярость и боль.

Полюбила читать международные новости. Логика в событиях отсутствовала. Все поступали во вред себе и другим. Казалось, мир готовится к самоубийству. Почему-то это радовало.

Гуляла по джунглям, убивая взглядом огромных ядовитых пауков. Те корчились в судорогах и застывали спутанными комками. Потом взялась за чёрных гусениц. Ей нравилось, как те взрывались. Пусть не только ей, но и всем вокруг будет плохо.

Казалось, будто что-то чужеродное и безжалостное облепило, присосалось и отрезает по кусочку здоровье, удачу, душу.

Вновь заболела, подцепив незнакомый вирус. Несколько дней валялась без сил в забытьи. Как только стало чуть лучше, вновь отправилась на кладбище. Даже самые храбрые туристы сбежали, обнаружив среди могил страшную, худую фигуру, закутанную в чёрные тряпки. Волосы, похожие на спутанную грязную паутину, свисали на лицо цвета засохшего сыра. Лютые глаза злобно блестели. В мгновение место обезлюдело. Торопливо прошептала несколько страшных заклятий. Из земли вылез перепуганный червяк и дал дёру. И всё!

Может быть, разучилась колдовать?

Чуть живая притащилась домой.

Обнаружила незваного гостя — Вадима.

Её чувства к напарнику давно отгорели, не осталось даже искорок. Бывает, что и любовь делается невыносимой. Лучше бы ему держаться подальше — целее будет.

— Ольга, что с тобой? Не отвечаешь на звонки.

— Чего? Говори громче. У меня что-то со слухом.

— Похоже, и с голосом.

— Да, со всем проблемы. Меня прокляли и тихо сжирают.

— Где ты была?

— На кладбище.

— Кто-то умер?

— Не поверишь. Там все умерли.

— А… — Он подошёл ближе, попытался заглянуть в глаза.

— Отвали. Мне плохо.

Она с трудом стащила чёрные тряпки и рухнула на кровать. Голова кружилось. Желудок выворачивало.

— Оля, я попробую помочь.

Он принялся зажигать свечи, развешивать какие-то амулеты.

Наивный! Всё уже испробовано. Впрочем, пусть колдует. Спорить — всё равно что вязнуть в бездонной трясине.

Она лежала в полузабытьи. Иногда в мозгу что-то взрывалось. Горело. Обжигало. Монотонный голос доносился издалека. Слова были неразборчивы, проклятая глухота давала себя знать.

Сквозь полуоткрытые веки видела лицо Вадима, который монотонно повторял колдовские заговоры.

Наконец провалилась в забытьё.

Приснилась собственная вилла. Только она выглядела по-другому, грязная, в паутине и с облупленной штукатуркой. В стенах сияли огромные дыры, сквозь которые пробирались незнакомцы. Она гнала их. Но те невозмутимо появлялись вновь и вновь. Потом в пролом в стене пролезла мама. Ольга попыталась выгнать и её. В результате они страшно поругались.

— Зачем ты лезешь в мою жизнь? — кричала Ольга.

— Твоя душа похожа на дуршлаг. Вся в дырах. Кто только к тебе ни забирается!

— Ты-то хоть не лезь, а с другими я сама разберусь.

Очнулась от собственного крика.

— Голос вернулся, — удовлетворённо констатировал Вадим.

— Чего?

— Ничего.

Он напоил её горячим отваром. Сводил в туалет. Помыл.

И вновь она спала, проваливаясь то в кошмарный сон, то в сонный кошмар. Потом приснилось, что дом объявили музеем и толпы экскурсантов стоят в очередь на посещение. Но попасть не могут, потому что территория ограждена бетонным забором, а металлические ворота наглухо заварены. Страждущие любители попытались штурмовать ворота, но падали вниз гроздьями перезрелых ягод. Ольга хохотала. Сон ей нравился.

Когда проснулась, захотела есть.

— Свари курицу.

— Холодильник пуст.

— Поймай на улице. Колдун великий!

— Ничего, если заметят пропажу?

— Скажем, собака съела, а кур надо привязывать.

Вадим ушёл.

Она лежала, смотрела на крутящийся под потолком вентилятор и думала, как бежит время.

За окном квакнула какая-то тварь.

Сообразила, что слышит. Кажется, болезнь отступила. Похоже, таинственные заклинания заделали дыры в её защите. Интересно, сколько она валялась?

Вадим вернулся с пакетом продуктов.

— Давно ты возишься со мной. Неделю?

— Три дня. Ты крепкая. Но насели на тебя мощно.

— Кто?

— Подожди. Приготовлю еду, поедим, потом и обсудим.

Ели в просторной гостиной. Температура снаружи перевалила за тридцать. Кондиционер в поте лица создавал прохладу. Сквозь панорамные стёкла было видно, как океан лакомился пляжем. Под окном, в нижнем дворе, мускулистый парень, одетый лишь в крохотные шорты, монотонно мёл мусор. Литые мышцы перекатывались под коричневой блестящей от пота кожей.

— Он что, целый день махает метлой?

— Ага. Не знает другой работы. Туповат, но мести мусор ему нравится. Мне приятно смотреть. Красиво…

Ольга с удовольствием обсасывала косточки. Аппетит проснулся и разогнал грусть.

— Вкусная курица.

— Это кролик. Купил в деревне. Живого. Пришлось самому разделывать.

— Голова осталась?

— Да.

— Покажи.

Ольга задумчиво вертела в руках заячий череп с обвисшими ушами.

— По-моему, это девочка.

— Ты совсем спятила, это кролик!

— Я стала чувствительная. Представляешь, она жила, мечтала, растила детей. Пушистая такая, хорошенькая. Не делала ничего плохого, а ты убил и съел.

— Ты тоже ела. И пальцы облизывала.

— Меня такой создали. Чтобы жить, надо жрать, а некоторых