Шрифт:
Закладка:
Ему показалось, что она фыркнула.
Фредрик встал с постели и, сев на корточки у трупа Лин, снял с нее простыню. Большое овальное украшение, усыпанное рубинами, намертво вмерзло в кожу над грудной костью. Он посмотрел на Лин. Полуприкрытые глаза казались больше и более выпуклыми, чем на фотографиях. Нижняя челюсть не ввалилась, как обычно бывает, когда мышцы перестают работать. Вместо этого подбородок выдвинут вперед, показывая упорство, с которым она встретила смерть. В уголках рта примерзла кровь, руки сложены на животе.
Он взялся за украшение и оторвал его. На теле Лин осталось красное пятно без кожи размером с детскую ручку. Фредрик положил кулон на бетонный пол и наступил. Промороженный металл треснул, и кулон распался. Он поднял одну половинку перед глазами Кафы. В ней было три капсулы с иглами в прозрачных гильзах.
– Без вот этого, – сказал Фредрик, – жизнь просто шла бы своим чередом. Никто не послушал бы психопата Педера Расмуссена. Никто не напрягался бы, чтобы освободить его. Рак бы забрал жизнь Леонида Гусева, и он бы унес свою тайну в могилу. Андреас, Аксель, Агнес, Каин. Она, – он бросил грустный взгляд на Лин. – Все бы остались живы.
– Андреас, – сказала Кафа. В ее глазах появилось что-то задумчивое. Словно неясное воспоминание проснулось из глубокой спячки.
Фредрик взял одну из капсул.
– Леонид Гусев сказал, что может доказать, что говорит правду. Что доказательство спрятано в Утином сердце. Вот оно. Каждая из этих капсул содержит дозу вакцины, разработанную как противодействие этому типу оспы. Вакцина действует, даже если ты уже заражен.
– Вакцина? Ты уверен?
– Самая большая тайна – не вирус, а вакцина. Только немногие получили бы к ней доступ. Она доказывает, что Гусев был тем, за кого себя выдавал. Что он знал о норвежской операции и о том, что норвежцы украли вирус. Он знал, что мертвый солдат, Бьерн Бакке, был убит не русскими, а своими.
Фредрик передал капсулу Кафе, а две остальные убрал в карман. Снова сел рядом с ней.
– Не забудь попросить кого-то из «Скорой» вколоть ее тебе сейчас же, – сказал он и слегка подтолкнул ее, ожидая улыбку, но Кафа была серьезна. Она как будто хотела что-то сказать, но прежде чем успела это сделать, у Фредрика запищал телефон. Сообщение от Косса.
– Машина Эгона Борга стоит у российского посольства.
Без смерти жизнь не имела бы ценности, и потому то, что вечно, – не ценно. Как, например, воздух. Забери у человека воздух всего лишь на небольшую частицу его жизни, и она закончится. Десяти минут, скорее всего, будет достаточно для большинства из нас. И тем не менее воздух не ценится. Его так много, что мы думаем, что он вечен.
Поэтому жизнь без смерти тоже не имеет ценности.
О чем-то подобном думал он, открыв колпачок на спрее и прыснув в нос.
Ему пришло в голову, насколько не мужским был его поступок. На самом деле это было мало похоже на него. Если бы он сам мог выбрать свой путь, он бы выстрелил в себя из дробовика. Два холодных стальных дула в рот. Запах масла и полированного дерева. И кровь, и мозги, и череп, и волосы, и свинец.
А тут холодный душ в нос. И все.
В последующие дни его жгло любопытство. Он искал в теле сигналы, симптомы, подтверждение, что все началось. Он знал, когда начнут деревенеть мышцы, тихо предупреждая о шторме.
Знание о близкой смерти добавляет жизни красок. В дни перед наступлением симптомов болезни впечатления стали обостреннее. Он ощущал вибрации от трамвая, ехавшего по улице. Чувствовал запах моря, когда ветер дул над Старым городом, унося прочь запахи. Слышал все нотки в голосе женщины, которая поняла, что ее ждет.
Самая сильная реакция наступила, когда он душил Лин. Эрекция. Он раньше никогда ничего подобного не испытывал. Он не из тех извращенцев, которые находили сексуальное наслаждение в момент смерти жертвы. И в тот раз он не почувствовал того же, что они. Но в его жилах потек чистый сок жизни. Мышцы напряглись, кровь застучала. Застучала сильно, везде, где только можно. После этого он спал как убитый.
И вот пришла болезнь.
Спина болела. Жар. Тошнота и рвота. Как при сильном гриппе. Потом чесотка. Уколы в коже, горячие поцелуи боли, сигналы, что вирус распространяется по клеткам, и первые признаки сыпи. Это называется взволнованное лицо оспы, такое же, как беспокойное выражение лица осужденного. Оно появляется одновременно с первыми признаками сыпи. Он читал об этом и, посмотрев на себя зеркало, увидел, что это правда.
Вчера выступили язвы. Теперь он уже по-настоящему болен. Он обильно накачал себя лекарствами, болеутоляющими и стимулирующими центральную нервную систему. Через день или два он уже не сможет ничего, кроме как лежать в постели. Но долгим путешествие на тот свет не будет. Оно закончится здесь.
Он стоял в тени у стены, в переулке. Мимо проезжали такси, сверкая огнями тормозных фонарей, отраженных на льду. Шли мужчины, облачившиеся в темные пальто, женщины с высокими прическами. И полные ожиданий шепчущиеся дети.
– Удачи, – пробормотал он. Самому себе. И Калипсо.
Кафа не хотела домой. Не хотела в больницу. Она молча сидела рядом с Фредриком на заднем сиденье полицейской машины. На поворотах они толкали друг друга. В ярком голубом свете от окон и вывесок Фредрику было хорошо видно лицо Кафы. Оно было напряженным и мрачным. Она неподвижно уставилась в подголовник перед собой.
Что-то случилось в подвале? Что-то с Эгоном Боргом, что она не рассказала? Глаза Кафы то и дело вспыхивали, и это пугало его.
В участке Кафу ждал полицейский врач. На ее место в машине сел Косс.
– Они не хотят нас впускать, – хмуро сказал инспектор, когда они заехали в туннель Ватерланд и купе заполонил желтый свет.
– Русские?
– Они очень злы. Сегодня в посольстве прием. Там российский и норвежский премьер-министры, послы и дипломаты из доброй половины стран мира. Экономические и политические лидеры из Стортинга.
Косс провел рукой по волосам.
– Терроризм, грозящий адом. Но русские отказываются от эвакуации, а посольство – их территория, и у нас нет полномочий.
Они, конечно, не хотели впускать группу вооруженных полицейских. Должно быть, Эгон Борг это предвидел.
– А Борг…?
– Никаких следов. Его машина стоит, но он исчез.
– Так значит он прошел внутрь?
Приблизившись к ленте ограждения, протянутой через Драмменсвейен, они сбросили скорость. Слухи о том, что что-то происходит, уже распространились, вдоль тротуара стояло несколько групп ТВ-репортеров. Полицейский с автоматом приподнял перед их машиной ограждение. Не успели они заехать под него, как ТВ-камеры уже прилипли к лобовому стеклу, и Фредрик услышал ругань служащего.
