Шрифт:
Закладка:
– Ваши коллеги сделали копии всех бумаг вчера.
Чиновник беззвучно открыл дверь и опять стоял здесь. Фредрик помахал ему, чтобы он заходил, и потянулся за чашкой кофе, которую тот держал в руке.
– А компьютер?
– Видимо, его он забрал с собой. У нас есть резервные копии содержимого. Ваши коллеги получили…
Фредрик кивнул настолько очевидно, что словесный поток замдиректора остановился. Он вышел, на сей раз не скрывая своего раздражения.
Но Фредрику было все равно. Он лишь схватил чашку и повернул кресло к окну. На улице опять шел дождь, и перекладыватели бумажек спешили по выложенной брусчаткой площади. Те, у кого не было зонтов, добирались до входа мокрыми и взъерошенными.
Мокрые и взъерошенные. Он подумал о Кресус и ее вонючей шерсти. О прогулке по Фрогнерпарку и неудавшемся посещении концертного зала с Якобом тем вечером. Как позвонила Кафа, и Каин хотел встретиться с ними. Каин, упавший и разбившийся насмерть.
Подожди-ка. Фредрик прикусил язык.
Тем вечером шел сильный снег. Большие, тяжелые хлопья. Но когда они встретили Каина в бетонном скелете в Серенга, от его тела шел пар. Огромные круги пота подмышками и на спине на свитере с капюшоном. Как это могло быть, если он шел туда по снежной погоде? Почему он не промок насквозь, его капюшон и плечи? Фредрик видел много наркоманов за свою полицейскую жизнь и видел все, что они делают. Но старый торчок, шагающий по улицам города под зонтиком – такого он еще не видел. Каин был с Лин, как он сказал Кафе по телефону. А что, если Кафу держат в том же месте, где держали шлюху…
Место, где скрывается Эгон Борг, должно быть где-то в центре. Поблизости от Серенга? Старый город?
Фредрик так быстро повернул кресло, что кофе выплеснулся ему на бедро. Ему было наплевать, что обожгло ногу. Он посмотрел наверх, на огромную карту на стене. Господи, какой же он идиот.
Эгон Борг ткнул ответ им прямо в морду. Стоял перед ними и пыжился, а они ни черта не поняли.
– Господи, – повторил он, на этот раз вслух, и встал.
Что там Эгон Борг говорил про кнопки на карте?
Красные – существующие бомбоубежища. Запертые и заброшенные. Желтые – в удовлетворительном состоянии. Синие – места, где нужно построить новые.
Вот. Четыре красные кнопки протыкали Старый город. Но одна из них выделялась. Она отмечала дом, где жил Исмаил Салебан. Прямо около церкви Старого города. Всего в трехстах метрах от здания, где Каин встретил своего создателя.
Тонкие, длинные черточки. Они были вырезаны на стене у постели. Двадцать три, она уже знала. Она считала их снова и снова. Что они символизировали? Дни или часы? Недели? Или что-то совсем другое? Рисунок на стене был высечен с такой силой, что даже был процарапан бетон. У нее был какой-то другой инструмент, не просто ноготь, у Лин. Кафа поняла это после того, как Эгон Борг ушел. По запаху покрывала. Тот же запах невинности, который она почувствовала в коридоре в квартире Лин.
Лин считала дни или часы? Кафа понимала, что ее черточек будет меньше.
Она не могла больше лежать так, с поднятой вверх рукой. Покалывание и онемевшие пальцы означали, что кровообращение уже нарушено. Если так пойдет и дальше, рука просто сгниет от гангрены. Когда она наступает, то все случается быстро. Она видела фотографии. Черные, гниющие конечности.
Кафа поднялась в постели, сняла тонкий матрас и, скрутив его в рулон, поставила вертикально к стене. Оперлась на него. Когда живот сводило от жажды и голода, она прижималась к матрасу.
Пришел сон. Переплетение сна и яви. Преследующие ее картины высящихся стен, темных и холодных, скользящих по ним теней, она убегала. Бежала и бежала, одна, голая и вдруг – вновь бодрствование. Сны переплелись с реальностью, а реальность – со снами. Рука болела. Тени. Двадцать три черточки, вырезанные ногтем на бетонной стене, пластиковая кружка и капающая вода. Жужжание морозильника и скользящие тени. Тихие, свистящие голоса.
Один тихий, свистящий голос. Она замерзла, и голова упала на бок. На матрас. Борг стоял там. На полу, перед ней.
Его лицо болезненно вытянуто, под глазами чернели круги, и в ее воспаленном сознании ей казалось, словно его кожа переливалась от темного к светлому. Он скорее хрипел, чем говорил, протянув ей стакан с водой из-под крана.
– Изобретательно, – кашлянул он, показывая на матрас. – Ты воняешь.
Она выпила. Голова прояснилась, тени ушли.
– Они знают, что я у тебя, – прошептала Кафа. – Что бы ты ни планировал. Где бы ты ни выпустил свой вирус. Они ждут тебя.
Он сделал шаг назад и посмотрел на нее.
– Знаешь, что я видел? – спросил он сипло. – Тем вечером на Ормея. Когда убил Агнес и полицейского.
Кафа не могла смотреть ему в глаза и уставилась в пол. Ботинки на Борге сияли. Только что начищены. Черные брюки. Белая рубашка и жилетка. Празднично одет.
– Я видел твоего коллегу. Бейера. Он сидел в машине. Менял патроны в магазине пистолета. Зачем он это сделал, как думаешь?
Ей все же пришлось поднять глаза. О чем он говорит?
– У всех есть свои демоны, – тихо сказал он.
Он тоже вонял. Даже будучи сама обмазана собственными экскрементами, она заметила, как от него разило парфюмом. Запах темного дерева, кардамона и чего-то органического. Животных желез.
– Господи, – простонала она, подняв голову. Теперь она все увидела – он стоял прямо под лампочкой. Это не ее воображение его раскрасило. Эгон Борг замазал лицо корректором. Под ним она различила контуры волдырей.
Эгон Борг не собирался нигде подбрасывать оружие, контейнер с вирусом. Эгон Борг сам и был оружием. Он заразил себя вирусом.
Март 1992 года, Кольский полуостров, Россия
Винтовка Стаффана Хейхе PSG-90 по-прежнему лежала с его снаряжением. Но исчез рюкзак Акселя. Они использовали рюкзаки, чтобы забаррикадировать от ветра вход в палатку. Аксель открыл стальной чемодан с образцами вируса. Там должно было быть два запломбированных стальных цилиндра, но их не оказалось. Наружный полог палатки был откинут в сторону. Лицо Эгона вспыхнуло.
– Этот мешок с дерьмом смылся.
Аксель потряс пустым чемоданом, чтобы увидел Эгон.
– Черт.
Не говоря друг другу ни слова, Аксель и Эгон пробрались на верх ущелья, к дежурному посту в устье долины. Единственное, что осталось от Хейхе, – это грязно-белая плащ-палатка, которая вяло парусила в порывах ветра.
На белоснежном плато перед ними отсутствовали какие бы то ни было следы. Хотя ветер поутих, еще задувало так, что снежный порошок поднимался вихрями и загораживал обзор. Аксель рассматривал бело-серый плотный слой облаков. Он едва смог различить за ними опустившееся низко над горизонтом солнце. Еще час, и стемнеет.
