месте. Иногда ему даже хотелось записать эти фантазии на бумаге, сочинить правдивый роман о своей работе, но такие попытки всегда заканчивались ничем. Он доставал тетрадь, клал рядом шариковую ручку и застревал уже на названии.

За ночь Ломов выпил всего три бутылки пива и, когда за окном забрезжил рассвет, снова попытался уснуть. Он долго ворочался в постели, затем включил музыку и пролежал так не менее двух часов. Ломов уже начал задремывать, и даже увидел коротенький сон, как он мчится по небу на огненной колеснице, но тут на столе зазвонил стационарный телефон, и он вскочил с дивана.

– Доброе утро, Женя, – услышал он голос Федора Ивановича. – Не разбудил?

– Нет, – соврал Ломов и посмотрел на часы – они показывали без четверти восемь. – Я вчера днем выспался.

– Ну, если ты выспался и хорошенько подумал, тогда завтракай, бери ребят и поезжайте на дачу, – распорядился Федор Иванович. – Кстати, я тебе из автомата звоню.

– Я это понял, Федор Иванович, – ответил Ломов.

– Ты очень понятливый парень, Женя, – одобрил он. – Я очень рад, что мы с тобой познакомились. Ну, это все глупая лирика. Похвала – пустое, тебе же деньги нужны. Приедете на дачу, сразу позвони мне. Кстати, ключи у тебя?

– Да, Федор Иванович, – ответил Ломов и машинально похлопал себя по голым ногам.

– Своим помощникам скажи, что я скоро подъеду, и расчет они получат там. Мало будет этого, что-нибудь сочини. Ты же умеешь сочинять, а, Женя? – тихо засмеялся Федор Иванович, и от этого журчащего смеха у Ломова по спине побежали мурашки. – Это если они начнут допытываться: зачем туда ехать?

– Сделаю, Федор Иванович, – сказал Ломов. – Я все понял.

– За эту работу получишь отдельно. – Он выдержал небольшую паузу, а затем ласково спросил: – А ты уверен, что правильно меня понял?

– Уверен, Федор Иванович, – ответил Ломов и, подумав, добавил: – Я обязательно куплю три кассеты.

– Только постарайся сделать это внизу. Потом поймешь, почему, – уже по-деловому сказал Федор Иванович. – Ну давай, действуй, Женя. Как закончишь, позвони. Я скажу, что делать дальше.

О том, каким будет финал этой операции, Ломов начал догадываться еще вчера, после вопроса, не подружился ли он с Синеевым и Мокроусовым. Ему нисколько не жаль было этих двух бестолковых неудачников, каковыми он их считал. Они ему не нравились, не входили в круг его знакомых, не казались сколь-нибудь интересными и сами согласились на эту опасную работу, в которой изначально был заложен пусть маленький, но риск не вернуться домой. Кроме того, Ломов с пониманием относился к известному постулату: коль ты взял в руки оружие, будь готов к тому, что когда-нибудь его применят против тебя.

Ломов по очереди заехал за Синеевым и Мокроусовым и по дороге на дачу объяснил, зачем они туда едут.

– Ну вот, Саня, ты опять старший, – сосредоточенно глядя на дорогу, проговорил он. – Тебе и отчитываться. Потом торжественное вручение гонораров, маленький банкет – и по домам.

– Нашли где банкет устраивать, – недовольно пробурчал Синеев.

– А что, нормально, хорошая дача, – потягиваясь, сказал Мокроусов. – Костерок разведем, шашлычку пожарим. Там какая-то лужа есть. Черт, удочку не взял. Скоро лето кончится, а я так ни разу на рыбалку и не съездил.

– А последнего, этого, Калистратова, что, не будем брать? – поинтересовался Синеев.

– Его давно взяли, – ответил Ломов.

– Вообще я на них удивляюсь, – радуясь окончанию работы и близкому гонорару, воскликнул Мокроусов. – За неделю с такими бабками можно было успеть на карачках уползти. Я бы уж давно в белых портках по Америке разгуливал. Молодежь безголовая пошла. Чему их только в школе учат? – пошутил он и сам же расхохотался.

Ломова покоробило от этих слов, но он промолчал. Его же мысль, озвученная Мокроусовым, выглядела тошнотворно, и он подумал: «Никуда бы ты не убежал, козел. От судьбы и своей глупости не убежишь. А на тебе давно уже крест нарисован».

– Слушай, Лом, мне речей не говорить, останови у ларька, я пивка с собой возьму, – попросил Мокроусов. – Там-то небось одна водка будет да виски. Ненавижу эту самогонку. Один раз целую неделю после нее отходил.

– Ты же небось литра три выжрал, – по своему обыкновению ворчливо проговорил Синеев.

– Ну не три, а полтора точно, – рассмеялся Мокроусов. – Зато потом столько пива пришлось в себя влить…

Ничего не говоря, Ломов перестроился в правый ряд и снизил скорость, а Синеев осуждающе посмотрел на любителя пива и спросил:

– Сколько же ты его выпиваешь? Сдохнешь когда-нибудь от пива.

– Когда-нибудь все сдохнем, – весело ответил Мокроусов. – Только мы с тобой не от пива и даже не от водки. Наши пули уже у кого-то в стволе сидят. Кстати, Лом, а ты мог бы меня замочить?

– Мог бы, – не задумываясь, ответил Ломов. Фантазии Мокроусова больше походили на подозрения, и он занервничал. Он даже подумал, что сейчас Мокроусов достанет пушку и приставит к его затылку, но тот лишь рассмеялся и сказал Синееву:

– Понял? Мы с тобой, Синеич, теперь не под богом ходим, а под стволом. Закажут – и «Вы жертвою пали в борьбе роковой…».

– Кому ты на хрен нужен, придурок, – разозлился Синеев. – Иди за своим пивом.

Ломов остановил машину у придорожного кафе и, не заглушив двигателя, положил руки на руль.

– Мне колы возьми, – попросил он.

Этот разговор заставил Ломова пересмотреть свой план, который был предельно простым: войти в дом, два раза, не целясь, выстрелить, а потом уже, если понадобится, обоих добить. Он уже сообразил, что Мокроусов просто болтает. Возможно, он боится или как животное интуитивно чувствует приближение смерти, но этот треп мог насторожить мнительного Синеева, натолкнуть его на ту же самую мысль, и тогда пришлось бы иметь дело с двумя ко всему готовыми, сильными противниками. «Ерунда, – подумал Ломов. – У них нет с собой оружия. Что-то много в последнее время происходит странных вещей. Не к добру это».

Мокроусов вернулся с