сказывается волнение перед завтрашним приемом. Вы же понимаете, столько хлопот ему предшествовало, и сил было вложено… Засим я совершенно забыла о таком пустяке, как наряд века.

По лицу Лаванды Фуксия поняла, что та сейчас схватит хозяйку и потащит ее вниз, презрев все правила хорошего тона. Она и сама была на грани. Видимо, Эмеральда это почувствовала, потому что не стала далее испытывать их терпение и смиренно предложила следовать за ней.

Открывая двери салона, Эмеральда жалела лишь об одном: что Габриэлла не умеет играть на клавесине. Тогда эффект был бы полным. Но он и без того получился сногсшибательным. Еще во время ужина она незаметно напомнила Габриэлле зажечь свечи, и теперь они горели повсюду: свечная люстра, канделябры с рядами рожков и просто отдельные изящные вазочки с огоньками. Здесь было светло как днем, чтобы ни одна деталь предстоящего зрелища не ускользнула от ока почетных гостей.

Усадив сестер на поставленные рядком стулья, Эмеральда прошествовала к закрытой шторками конструкции и, когда тишина стала такой плотной, что было слышно, как оплавляются свечи, а миг напряжения – наивысшим, дернула за витой шнур. Покрывало торжественно упало, явив жадному взору гостей нечто, не поддающееся описанию. Лаванда вскрикнула, а у Фуксии подкосились ноги – она бы рухнула оземь, если б не сидела на стуле.

Под высоким – в рост человека – стеклянным колпаком находился образец, состоящий из двух частей. Нижней было платье, само по себе примечательное: материал – нечто среднее между шелком и тафтой такого оттенка, что оно казалось сделанным из чистого золота. Высокий стоячий ворот-веер, расшитый жемчугом, и шлейф дополняли картину. Но все это меркло в сравнении с тем, что располагалось выше, – париком. Хотя применимо ли столь плоское невзрачное слово к этому великолепию? Не менее трех футов в высоту, устойчивость обеспечивается специальным проволочным каркасом. Спереди волосы забраны в пышный кок, сзади на шею спускается кокетливый локон, а уложенные спиралями букли представляют собой подъездные аллеи, по которым к вершине мчатся конные экипажи. Их цель – дворец – венчает всю эту роскошь. Сбоку даже парк уместился, а на втором ярусе – небольшой фонтан. Локоны-дорожки усыпаны миниатюрными фигурками придворных. Эмеральда нажала на что-то сзади, и они задвигались, раскланиваясь и обмениваясь воздушными поцелуями.

Для Фуксии это было уже чересчур, рядом тяжело дышала бледная Лаванда. Ее глаза лихорадочно блестели. Им позволили подойти ближе, однако просьбу коснуться парика вежливо, но твердо отклонили. При более детальном рассмотрении самым поразительным оказался основной материал – Фуксия так и не смогла определить его природу. Похоже на волосы, но распространяет такое сияние, что больно смотреть. На все расспросы хозяйка дома отвечала загадочной улыбкой, и Фуксия заподозрила его не совсем земное происхождение.

Возвращая шторку на место, Эмеральда испытывала ни с чем не сравнимое удовлетворение. Успех предварительной демонстрации доказал, что завтра ее ждет полный и оглушительный успех.

Из салона сестры были препровождены в гостевую на первом этаже. Когда все положенные изъявления восторга и пожелания доброй ночи отзвучали и дверь за ними закрылась, Эмеральда вернулась в салон. Там она натянула специальные перчатки и, вооружившись кисточкой, тщательно нанесла содержимое треугольной бутылочки в черно-желтую полоску, которую купила у аптекаря, мистера Бромса, на парик. Эту процедуру она не доверила даже Габриэлле. Закончив, она сняла перчатки, кинула их в камин, погасила свечи и поднялась в свою комнату.

Глава 32. Про сокрушительную силу любви

Какое-то время Твила предавалась невеселым размышлениям в своем уголке. Где сейчас мастер? И нашел ли деньги, которые она оставила на столе, прежде чем Левкротта ее забрал? Он так торопился, что даже не стал заходить в дом. Лучше всего, если мастер отдаст долг баронессе и уедет… наверное, так и сделает. Значит, уже завтра… Пусть бы завтра никогда не наступило. Твила промокнула глаза рукавом и тут же вскочила, услышав шум в коридоре. Она едва успела натянуть парик, когда дверь распахнулась, и вошел он.

Выглядел Левкротта прекрасно: бодрый, посвежевший, гладко выбритый. Каштановые кудри перехвачены сзади лентой, а темно-красный бархатный камзол прекрасно на нем сидит. Он оглядел ее и широко улыбнулся. Наверное, многие сочли бы ее супруга красивым… Твиле хотелось икать от страха. А потом его взгляд поднялся выше – к ее новым волосам, – и улыбка, хоть и не сошла с губ, стала похожа на что-то другое. Наверное, она все-таки надела парик криво. Глаза снова скользнули вниз, к ее лицу. Он притворил дверь и шагнул к ней:

– Тебе очень идет этот наряд, милая.

Твила вжала голову в плечи.

– Тебе ведь нравится платье?

– Да…

– Не слышу?

– Да, очень, спасибо.

Левкротта поднял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза. Его собственные сейчас были мягкими, медовыми – ей ли не знать, как быстро может поменяться их выражение.

– Прости, что пришлось оставить тебя одну. Но я позаботился о твоем досуге, – он кивнул на шкатулку для рукоделия и, заметив, что Твила к ней не прикасалась, нахмурился: – Тебе не понравилось?

– Очень-очень понравилось, но они такие… драгоценные, что боязно трогать.

– Глупенькая, – Левкротта перестал хмуриться и снова улыбнулся, – вещи на то и вещи, чтобы временами ломаться. Но если она тебе не нравится… – и, прежде чем Твила успела что-то сообразить, схватил шкатулку и швырнул в камин. От удара стеклянная крышка раскололась, и содержимое вывалилось в огонь. – Уверен, баронесса ее не хватится.

Он отвернулся и окинул оживленным взглядом обстановку:

– Как тебе эта комната? Правда, красивая?

Твила старалась не вслушиваться в жадное сюрпанье пламени, глодающего лакированное дерево, и в шипение пузырящихся на дровах драгоценных булавок.

– Красивая… – ответила она и, видя вновь намечающуюся между его бровей складку, поспешно добавила: – И уютная.

– Если что-то не так – скажи. Комнат в доме много, можешь выбрать любую. Ее светлость на редкость гостеприимная хозяйка.

– Нет-нет, мне здесь очень нравится. Я хочу остаться в этой.

Левкротта подошел и мягко взял ее лицо в ладони. Перстень больно впился в скулу.

– Слишком-то к ней не привыкай. Мы здесь не навсегда.

– Мы… скоро уедем? – Твила поспешно опустила глаза, боясь того, что он может в них прочесть, и чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

Левкротта убрал руки и отошел к окну. Ответил не сразу, но, когда это сделал, голос звучал непринужденно:

– Скоро, милая. Только закончу одно дело.

– Какое? – Твила испуганно вскинула взгляд.

– Не думай о нем, сущий пустяк. Что-то ты совсем бледная… ну, конечно, корсет! С виду эта Ми как мотылек –