– Да, в то время мне не исполнилось и двадцати, а теперь уж почти пятьдесят. А плетью орудовал человек в таких же черных одеждах, как у тебя. Долго ли ты пробыл ликтором?

– Нет. Можно сказать, всего ничего.

– Стало быть, мало что знаешь об этом занятии?

– Вполне достаточно, чтоб исполнять обязанности.

– И это все? Человек, бичевавший меня, сказал, будто он из гильдии палачей. Я-то думал, ты, может быть, о них слышал…

– Да, слышал.

– Так это не выдумки? Мне говорили, будто они давным-давно повывелись. Но палач, бичевавший меня, утверждал иное.

– Насколько известно мне, они существуют и по сей день, – сказал я. – Не помнишь ли ты случайно, как звали палача, что тебя высек?

– Назвался он подмастерьем Палемоном… А-а, вижу, ты его знаешь?!

– Знаю. Одно время он был моим наставником. Сейчас уже совсем стар.

– Выходит, он до сих пор жив? А ты с ним еще увидишься?

– Вряд ли.

– Мне б самому его повидать… ну, может, когда-нибудь свидимся. В конце концов, на все воля Предвечного. Вы, молодые, живете, ни о чем не задумываясь, – уж я-то знаю, сам в твои годы такой же был. Ты уже понимаешь, что это им продиктованы все наши поступки?

– Возможно.

– Поверь, не «возможно», а так и есть. Я ведь куда больше твоего повидал. Ну а поскольку это так, может статься, с подмастерьем Палемоном мне встретиться не суждено, но ты был приведен сюда, чтоб передать ему от меня кое-что.

На этом-то месте, едва я приготовился выслушать, что ему хочется со мной передать, раб и умолк. Пациенты, со всем вниманием слушавшие рассказ асцианина, завели разговоры между собой, однако негромкий лязг грязной миски в стопке посуды, собранной старым рабом, я расслышал отчетливо.

– Что ты знаешь о законах насчет рабского состояния? – наконец спросил он. – То есть о способах законного обращения людей – мужчин, женщин – в рабство?

– Почти ничего, – честно признался я. – Одного из моих друзей, – (это я вспомнил зеленого человека), – называли рабом, но на самом деле он был всего лишь незадачливым иноземцем, попавшим в руки нечистоплотных людей. В рабство его обратили не по закону.

Виннок согласно кивнул.

– А кожей он был темен?

– Да. Можно сказать, темен.

– Я слышал, в былые времена рабами становились по цвету кожи. Чем темней кожа, тем вернее человек попадал в рабство. Знаю, верится в такое с трудом, однако была у нас в Ордене одна шатлена, историю знавшая назубок, – вот она мне о том и рассказывала. Правдивая была дама, серьезная.

– Очевидно, так повелось оттого, что рабам приходилось целыми днями трудиться на солнце, – заметил я. – Сейчас нам многие обычаи прошлого кажутся блажью, но…

Тут раб слегка разозлился:

– Поверь мне, юноша. Я жил и в прежние времена, и до сих пор жив – так кому из нас судить, когда было лучше?

– То же самое обычно говорил наш мастер Палемон.

Как я и надеялся, напоминание о мастере Палемоне вернуло ход мыслей раба в прежнюю колею.

– В рабство можно попасть только тремя способами, – заговорил он. – С женщинами, правда, иначе – тут и замужество, и прочее в том же роде, но… ладно. Если человек рабом привезен в Содружество из заграничных краев, привезший раба хозяин может продать его здесь, если захочет. Это у нас способ первый. Военнопленные наподобие этого асцианина – рабы Автарха, Господина Господ и Раба Рабов. Автарх волен продать любого из них, если захочет. Нередко он так и делает, а поскольку большинство асциан не годны ни на что, кроме однообразной тяжелой работы, их часто можно встретить среди гребцов в верховьях рек. Это – способ второй. А способ третий заключается в том, что человек может сам себя продать кому-либо в услужение, так как человек вольный сам собственному телу хозяин – от рождения, так сказать, сам себе раб.

– Однако рабов, – заметил я, – нечасто секут палачи. Какая в этом нужда, если высечь раба хозяин вполне может сам?

– В то время я не был рабом. Так, стало быть, вот о чем я подмастерье Палемона хотел расспросить. Был я всего лишь юнцом, попавшимся на краже. Наутро, перед тем как высечь меня, подмастерье Палемон пришел со мною поговорить. По-моему, поступок добрый… хотя именно тогда я и узнал от него, что он из гильдии палачей.

– Мы всегда загодя подготавливаем клиента к наказанию, если возможность есть, – пояснил я.

– Он присоветовал мне не сдерживать крика – объяснил, что боль не так сильна, если кричишь как раз в тот момент, когда плеть падает на спину. Пообещал не превысить числа ударов, назначенного судьей: если желаю, дескать, могу сам считать и глядеть, далеко ли еще до конца. И добавил, что бить будет не в полную силу – только чтоб кожу рассечь, а костей не сломать.

Я кивнул.

– Тогда я спросил, не окажет ли он мне услугу, и он ответил, что, если сумеет, окажет. А хотел я, чтоб после он снова пришел со мною поговорить, и он обещал попробовать, когда я немного оправлюсь. Ну а после явился калогер, молитву читать.

Стало быть, вывели меня, привязали к столбу – вот так, руки над головой, а повыше рук пригвоздили лист с приговором… да ты, надо думать, сам подобное проделывал много раз?

– Случалось, – подтвердил я.

– Ну и со мной вряд ли обошлись как-то иначе, чем с остальными. Шрамы – вон, до сих пор видны, хотя сгладились, заплыли, конечно, со временем. Видал я много людей со шрамами куда страшнее. Тюремщики, по обычаю, отволокли меня в камеру, но я бы, наверное, вполне дошел сам. Больно, конечно, однако остаться без руки или ноги гораздо хуже. Сколько раз я здесь, в лазарете, хирургам с ампутациями помогал…

– Наверное, в те времена ты был тощим? – спросил я.

– Тощим? Не то слово! На мне, наверное, все ребра можно было пересчитать.

– Вот с этим тебе очень повезло. Спину толстяка плеть рассекает намного глубже, так что он истекает кровью, будто свинья. В народе говорят: слишком мягко-де у нас карают купцов за обвес покупателей и тому подобное… но те, кто так говорит, просто не знают, как скверно им приходится под плетьми.

На это Виннок согласно кивнул.

– А я уже на следующий день чувствовал себя почти не хуже обычного, и подмастерье Палемон пришел ко мне, как обещал. Я рассказал ему о себе – как жил до этого, чем жил, и о его житье расспросил немного. Чудно́, наверное, вести такие беседы с тем, кто тебе накануне порку задал?

– Нет. Я о подобных вещах много раз слышал.

– Он рассказал, что чем-то проштрафился перед гильдией. Чем именно, рассказывать не пожелал, но в наказание из гильдии на время был изгнан; в красках описывал, как скверно ему было, как одиноко, как он пытался утешиться мыслями о жизни других людей, вовсе не принадлежащих ни к какой гильдии, но только жалел их, а вскоре начинал жалеть и себя самого. А напоследок еще посоветовал, если хочу жить в радости и порке больше не подвергаться, подыскать себе братство по душе и вступить в него.