неприятности. Хотя ей еще предстояло их встретить, она слышала, что отец и сын ушли после резкой перепалки с Бернардом Клервоским. Алиенора не обратила на это внимания. Такие драматические жесты были частой уловкой политических переговоров. По общему мнению, аббат удалился на молитву, прихватив с собой кастеляна Монтрёя, оковы которого были сняты, а Жоффруа и его сын вернулись с прогулки и возобновили переговоры.

Марчиза подняла для Алиеноры зеркало: на нее смотрела красивая, уравновешенная женщина, и она добавила к этому оружию манящую полуулыбку. Алиенора научилась прятаться под масками; порой было трудно найти ее истинную сущность – смеющуюся девочку из Пуатье, которая смотрит в счастливое будущее.

– Что ж, – сказала она Марчизе, и ее улыбка стала твердой, как стекло. – К бою.

Переговоры на сегодня закончились, обе стороны были настороже, пока оседала пыль после утренней вспышки, но остались довольны достигнутым прогрессом и взаимопониманием. Пока придворные непринужденно общались, фанфары возвестили о прибытии королевы. Сердце Генриха заколотилось, хотя внешне он сохранял спокойствие. Неважно, как она выглядит и сколько ей лет, сказал он себе. Она была лишь средством достижения цели, и он мог заводить любовниц, не выставляя их напоказ в ее доме.

Алиенора оказалась высокой, гибкой и длинноногой, судя по тому, как струилось вокруг нее платье. Его внимание привлекли ее туфли, расшитые крошечными цветами и изысканными узорами. Когда она проходила мимо Генриха и он поклонился, то вдохнул великолепный аромат, свежий и пьянящий, как сад под дождем. Его опасения, что она окажется ведьмой, исчезли в один миг. В самом деле, с такой женщиной можно и лечь в постель.

Она склонила колено перед Людовиком в деловой и решительной манере, признавая его королевскую власть как долг, затем поднялась и повернулась, чтобы поприветствовать отца Генриха, протягивая тонкие пальцы, украшенные одним большим сапфировым кольцом. Ее жест сопровождался взмахом рукава и немного обнажил запястье, что еще больше усилило восхитительный аромат ее духов.

– Так хорошо снова видеть вас, мессир, – сказала она, ее улыбка была теплой, но властной. – Мы вам очень рады.

– Всегда приятно находиться в присутствии такой красоты и самообладания, – ответил Жоффруа с учтивым поклоном. Он повернулся к Генриху. – Вы еще не знакомы с моим сыном. Мадам, позвольте представить вам Генриха, герцога Нормандского, сына императрицы, внука короля Иерусалима и будущего короля Англии.

Теперь она улыбнулась Генриху, не так радостно, как его отцу, но тем не менее без напряжения. В ее взгляде были любопытство и острый ум.

– Ваш отец высоко вас ценит, – сказала она. – Я рада приветствовать вас в Париже.

Генрих поклонился.

– Надеюсь, я оправдаю его ожидания, – ответил он.

– Я уверена, что так и будет.

– Он делает это и сейчас, – сказал Жоффруа. – Помяните мое слово, он обречен на величие.

Она снова улыбнулась и слегка приподняла брови, чтобы показать, что признает гордость отца, но при этом не увлекается хвалебными словами.

– Я запомню ваши слова, мессир, но, как вы знаете, я всегда принимаю решения самостоятельно. – Она снова повернулась к Генриху: – Вы должны воспользоваться возможностью и посетить Сен-Дени. Я уверена, что здание и коллекция драгоценных камней и реликвий покойного аббата вас заинтересуют.

– О да, мадам, я намерен это сделать, – ответил Генрих с церемонным поклоном. Вблизи она была очень красива. Ее кожа оставалась гладкой и безупречной, хотя она и не была девственницей. Все в ней было подобрано со вкусом, с изысканным совершенством. Он подумал, сколько бы стоило содержать жену, привыкшую к такой роскоши, даже если бы доходы принадлежали ей.

Он мог с уверенностью сказать, что Алиенора тоже оценивает его, хотя и не так, как он оценивал ее. Ему было интересно, как ее тело будет ощущаться под его телом в супружеской постели и насколько она опытна. Как бы она выглядела с распущенными волосами? Он опустил взгляд, чтобы она не прочла его мысли. Он получил четкие инструкции от отца не делать ничего, что могло бы поставить под угрозу их шансы на Аквитанию, а это означало не оттолкнуть Алиенору и не выдать ни взглядом, ни словом, что их намерения не ограничиваются заключением перемирия.

Она перешла к разговору с другими участниками собрания, играя свою роль с непревзойденной легкостью, зная, что сказать и как вести себя с каждым, хотя было заметно, что она и Людовик избегали друг друга после самых формальных обменов приветствиями.

Генрих восхищался ее уравновешенностью, но был настороже. Женщина с такими ослепительными качествами могла как очень помочь ему в будущем, так и создать трудности, оказавшись своенравной. Судя по слухам, Людовик Французский не особенно преуспел в ее укрощении, поэтому ему следовало хорошенько подумать над этим вопросом.

– Я вижу, вас беспокоит нога, – сказала Алиенора, когда они с Жоффруа на мгновение стали партнерами в танце, последовавшем за дневным пиром. Он припадал на левую сторону, и она видела на его лице напряжение и боль.

– Пустяки. – Жоффруа отмахнулся. – Рана от копья. Она скоро затянется, так всегда бывает, но, если вам будет приятно посидеть со мной немного, я буду рад вашему обществу.

Алиенора послала слуг за удобным креслом, подушками и пуфиком, а свое кресло поставила рядом с ним.

– Может быть, партию в шахматы? – предложил Жоффруа.

Алиенора бросила на него проницательный взгляд. Он что-то задумал. Возможно, нога действительно болела, но он намеренно устроил все именно так.

– Если вам будет угодно, мессир, – сказала она и послала слугу за доской и фигурами.

– Я слышала, что теперь переговоры пошли на лад, – сказала она.

Жоффруа слегка улыбнулся.

– Мы установили правила и прекратили вмешательство этого живого мертвеца из Клерво, да. Я уверен, что мы сможем решить дело полюбовно для всех.

Алиенора ответила ему острым взглядом. Все, что смущало Бернарда Клервоского, доставляло ей удовольствие. Она подумала, не хочет ли Жоффруа, чтобы она вмешалась в переговоры в роли королевы-миротворца. Жоффруа переместился в кресле и подвигал ногой, устраиваясь поудобнее.

– Мой сын хорошо танцует, не так ли? – сказал он, указывая на Генриха, который в середине следующего ряда танцоров двигался энергично и грациозно. Его гладкое молодое лицо сияло, а улыбка ослепляла партнерш при смене и повороте.

– Я уверена, что он все делает хорошо, мессир, – спокойно ответила Алиенора. Принесли шахматную доску, и она занялась расстановкой фигур.

Жоффруа тихо сказал:

– Вы считаете меня любящим отцом за то, что я пою ему дифирамбы, и в какой-то степени это правда, потому что все мужчины хотят гордиться своими сыновьями и знать, что их род будет продолжен. Но я также вижу, каким человеком он