Шрифт:
Закладка:
И Глеб рассказал.
Придумали выгрузить весь реакторный отсек через днище.
На корпусе ледокола сделали точные разрезы и отбуксировали его к восточному побережью Новой Земли в залив Цивольки. Там водолазы в днище под реакторами проделали окончательный рез с периметром в шестьдесят метров.
Весь отсек энергетической установки держался на мощном крепеже – его подорвать надо ювелирно, единым мигом, потому что, если блок перекосит и в корпусе заклинит – всё, хана, весь ледокол можно резать на иголки.
Подорвали мастерски – нашёлся спец непревзойдённый. В местах перемычек, на которых повисла конструкция, заложили заряды. Бабах! – отсек как срезало: ровнёхонько, без перекоса ушёл в воду.
Все живы-здоровы, судно спасено. Аварийные партии приступили к осмотру своих постов.
Потом от Новой Земли ледокол отбуксировали на завод, восстановили днище, поставили новый усовершенствованный блок реакторной установки и сделался гигант как новенький. И даже лучше. После ещё двадцать лет льды давил.
– Словом, стреляет Вася нормально, – сказал Глеб, – как все. А вот взрывает отлично.
– Надо же, – удивился я. – А мне казалось, Вася, как и Фёдор, – по зоологическому профилю. Они же вместе учились.
– Учились вместе, – согласился Глеб. – Но профили разные.
Когда вернулись, перед нашим домиком уже стоял запылённый «муссо».
Неподалёку на поляне Карим с помятым сторожем сидели с чайником у дастархона.
Полчаса спустя катили вперевалку вдоль речки Чапдары той же разухабистой дорогой, которой добрались сюда, к голубым Алаудинским бусинам.
Вася наотрез отказался лезть в багажник на откидное сиденье: мол, хватит, натерпелся.
Отправили Сергея – другие не годились по масштабу. Сергей полез, устроился и сидел в багажнике тихо, как брахман, как аскет, как карась в камышах.
Карим рассказывал: высадив нас позавчера на базе, пробил на обратном пути об острый камень покрышку. Запаска совсем лысая, не гребёт, а до шиномонтажа, как до небес – семь вёрст и всё лесом… Ничего, управился.
Дорога понемногу сползала вниз.
Спустились на километр без малого – это чувствовалось: дышалось легче, голову уже не стягивал тугой обруч.
И тут справа, вдалеке, на уходящем вверх серо-зелёном склоне…
– Смотрите! Дети… Вон их сколько!
– Где? – прозревая даль, прищурился Карим.
– Вон же! – тянул я руку. – Вон!
– Это не дети. – Карим покрутил головой. – Это баранов гонят на летовку.
Я был уверен, я поклясться мог, что это вовсе не бараны, но дальний склон уже закрыл от нас утёс.
Так вот в каких горах Аллах устроил рай земной – питомник детский! Подумал, но вслух не поделился.
Миновав Пасруд и Пиньён, вызревший на зеравшанской грядке розовым мясистым помидором, выехали на трассу.
Дорога была знакома и вместе с тем нова – когда возвращаешься по пройденному пути обратно, зачастую не узнаёшь места́.
Многие на свете вещи несхожи, если видишь их сперва с лица, потом с изнанки. Дороги – из их числа.
Например, два дня назад я не заметил посёлка Зеравшан-2, возле которого мы сейчас свернули с трассы направо, переехали по мосту Ягноб и поползли по узкому, но довольно сносному асфальту к озеру Искандеркуль.
Посмотрел на экран телефона – связи, как и на Алаудинах, не было.
Дорога шла с постоянным подъёмом.
Наконец круто вползли на перевал и покатили вниз, в котловину.
– Алаудинские озёра – две восемьсот, – сказал Фёдор. – Искандеркуль пониже будет. Зато тут ширь и даль. А вон там, – указал на убегающий поток Искандердарьи, – водопад. Гремит здорово, издалека слышно.
Тут как раз и открылась ширь и даль Искандеркуля – голубая, с дымчатой клыкастой каймой, над которой вновь вздымалась голубая бездна.
Подъехали к турбазе. У ворот стоял уже знакомый мне белый «крузак» – немцы галопом совершали осмотр фанских красот.
Телефон показывал уверенный приём.
Фёдор позвонил Али, инструктору базы, которого, судя по репликам, хорошо знал и Глеб.
Когда к железным сетчатым воротам подошёл Али, седой горбоносый мужчина, невысокий и ладный, с ленивыми, но вместе с тем уверенными и точными движениями старого спортсмена, мы уже разгрузили машину и стояли возле пёстрой горки рюкзаков в тени туркестанского тополя, словно эльфы над гномьим златом.
На инструкторе был удобный адидасовский трикотаж и хорошие кроссовки.
Али обнялся с Фёдором и Глебом, по-азиатски – двумя ладонями – пожал руки остальным, после чего повёл нас в своё хозяйство.
Турбаза располагалась в зелёной роще рядом с истоком Искандердарьи, напоминавшим устье наоборот. То есть исток представлял собой своеобразную дельту – из озера вытекали несколько ручьёв, какие покрепче, какие пожиже, которые в скором времени сливались в бурный поток, продолжая многоводный бег уже в едином русле.
Перейдя по мостику один из таких ручьёв, забранный в бетон и ретиво-шумный, мы оказались перед россыпью одноэтажных щитовых домиков, оплетённых аккуратными дорожками и покрытых тенью высоких тополей.
Встретив молодого таджика в белой футболке, метущего дорожку, Али послал его куда-то с напутствием на здешнем языке.
Метельщик умчался в сторону виднеющегося за деревьями приземистого административного здания с пристроенным стеклянным павильоном-столовой и вскоре вернулся с ключом, на шнурке которого висела бирка с номером.
Али кивнул на выкрашенный в голубое домик:
– Располагайтесь.
Сам же неспешно, с высокогорным достоинством отправился по инструкторским делам, неся горбоносое лицо, как парусник несёт надутый ветром парус.
Впрочем, в случае парусника не вполне понятно – кто кого несёт.
Домик состоял из двух комнат и кухоньки-столовой. Без плиты. Так что приготовить тут можно было лишь салат и бутерброды.
Однако плитка и два-три оставшихся баллона с газом были у нас при себе.
Пока Фёдор кашеварил, я решил пройтись – почувствовал потребность улизнуть, остаться одному, как чувствует огонь в печи потребность погудеть на доброй тяге.
У озера – ухоженная роща из статных тополей и узколистых ив,
