Шрифт:
Закладка:
Нравственно-обличительные проповеди Златоуста были направляемы прямо против господствовавших в его время пороков. Нужно заметить, что внешнее торжество христианства значительно понизило нравственный уровень членов Церкви Христовой: с этого времени пороки, которым предан был мир языческий, все более стали проникать в среду христианского общества[1034], возраставшего количественно с большой быстротой. Проповедник восстает против крайней роскоши, которой преданы были как женщины, так и мужчины[1035]; в частности, он обличает тех франтов, которые заботу об изяществе и чистоте обуви простирали до того, что казалось, будто у них «центр человеческого достоинства перемещен с головы на ноги»[1036]. «Поникши к земле, идет юноша, которому надлежало бы мудрствовать о небесном; тщеславится своими сапогами более, чем какой-нибудь важной заслугой: едва ступает по торжищу… боясь, как бы в ненастье не замарать сапоги грязью, а в летнее время не запылить… Сапоги сделаны для того, чтобы попирать ими грязь, навоз и всякую нечистоту на полу. Если это для тебя несносно, возьми повесь их на шею или положи на голову»[1037]. С необыкновенной решительностью святитель вооружается против пристрастия христиан к языческим зрелищам, и в особенности против посещения театра в Великий Пяток[1038]. Он доказывает без всякого колебания, не делая никаких уступок и послаблений, что языческие зрелища небезопасны для нравственности христианина и что посещение театра в дни страданий Господа Иисуса Христа ни в каком случае недозволительно христианину и греховно[1039]. Против пьянства Златоуст, подобно св. Василию Великому, находит необходимым предостерегать свою паству в особенности в неделю Пасхи[1040]. Употребление клятвы было столь укоренившимся пороком, что Златоуст очень часто вынужден обращаться к его обличению; так, из двадцати одной «Беседы о статуях» большинство заканчивается увещанием не клясться[1041].
В Константинополе главной заботой св. Иоанна было исправление нравов духовенства, преданного роскоши, корыстолюбию и другим грубым порокам; с особенной же силой он восстал против укоренившегося обычая сожительства безбрачных клириков с девственницами (δυνειδαχτοι); обычай этот установился вследствие того, что благоустроенных женских монастырей в то время было очень мало и воспитанницы лиц духовных, нередко безбрачных, дававшие обет девства, продолжали и по достижении совершеннолетия жить у своих воспитателей. С этим обычаем, подававшим небезосновательные поводы к нареканиям вообще на все духовенство, ревностный пастырь считал своим долгом бороться, невзирая на недовольство и протесты обличаемых. Плодом этой ревности о чистоте нравов клира служат два Слова: «Слово к жившим вместе с девственницами» и «Слово к девственницам, жившим вместе с мужчинами»[1042].
Со своими обличениями св. Златоуст обращался не только к простому народу и к подчиненному клиру, но и к сильным мира сего, не исключая ни придворных вельмож, ни самой императрицы[1043]. Недовольные обличениями святого мужа старались всеми мерами повредить ему, и когда он своими обличительными словами возбудил против себя императрицу Евдоксию, то был лишен кафедры и отправлен в ссылку; он умер от трудностей пути и жестокого обращения конвоировавших его солдат, при перемещении из одного места ссылки в другое – из Кукуза в Питиунт, присоединившись, таким образом, к сонму убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели (Откр. 6:9).
Замечательны отношения Златоуста к временщику Евтропию. Благодаря влиянию этого последнего на императора Аркадия антиохийский пресвитер Иоанн, предполагавший до конца дней проходить свое пастырско-проповедническое служение в родном городе, был возведен на кафедру архиепископа Константинопольского. Впоследствии Евтропий, ограничивая права и преимущества Церкви, постарался, между прочим, достичь отмены права убежища, которым Церковь пользовалась как средством против произвола и насилия, и тем восстановил против себя архиепископа, который обличал и предостерегал упоенного своим могуществом вельможу. Вскоре Евтропию пришлось испытать всю превратность человеческого счастья. За оскорбление императрицы лишенный своего высокого звания и власти и осужденный на смертную казнь, Евтропий вынужден был прибегнуть к защите Церкви, которую сам же лишил права убежища, лишив через то и себя единственного средства к спасению не только от гнева императора, но и от разъяренной толпы народа, жаждавшей смерти временщика. Но на этот раз несчастный был спасен благодаря заступничеству Златоуста, для которого, по выражению Гагенбаха, здесь представился превосходный случай не только для того, чтобы смирить своего врага, но и собрать ему на голову горящие уголья (Рим. 12:20), так как чуждый мстительности архипастырь явился за него ходатаем перед императором[1044]. Этот в высшей степени назидательный случай послужил поводом для произнесения двух Бесед «на Евтропия, евнуха, патриция и консула»[1045]. Высокое достоинство этих Бесед вполне соответствует необыкновенной поучительности факта.
Вопрос о социальном неравенстве, о свободном состоянии и рабстве, о богатстве и бедности часто был затрагиваем Златоустом в его Словах и Беседах. И в его время, как всегда, существовали наряду с обладателями несметных богатств такие бедняки, которые не имели никаких средств для удовлетворения насущных нужд. Как всегда же, и среди богачей, современников Златоуста, мало находилось таких, которые сочувственно относились к крайней нужде своих ближних; и святой отец в своих проповедях является поэтому «непримиримым противником богачей и неутомимым защитником бедняков»[1046]. «Я не перестану повторять, – говорит он, – давайте бедным, и буду неустанным обвинителем тех, кто не дает»[1047]. Что он не был безучастным зрителем выдающихся фактов общественной жизни, об этом с достаточной ясностью свидетельствуют его Беседы «о статуях, говоренные к антиохийскому народу»[1048]. Ими он оказал великую услугу жителям Антиохии, нанесшим тяжкое оскорбление особе императора и другим членам императорской фамилии и в период томительного ожидания развязки, которая могла быть для них роковой, готовым впасть в отчаяние. «Благодаря этим Беседам, – говорит профессор Певницкий, – город принял спокойный, нормальный вид; нравственная серьезность сменила беспорядочное возбуждение страстей, и она, между прочим, была