10.II.35.

1151

А. Н. ТОЛСТОМУ

13 февраля 1935, Москва.

Дорогой мой Алексей Николаевич —

прежде всего: спасибо за «Петра», получил книгу, читаю по ночам, понемножку, чтоб «надолыпе хватило», читаю, восхищаюсь, — завидую. Как серебряно звучит книга, какое изумительное обилие тонких, мудрых деталей и — ни единой лишней!

Посылаю письмо для Алексея Павловича, пожалуйста, сделайте так, чтоб оно прочитано было на юбилее в числе приветствий.

Случая, когда бы литератору давали у нас чин и звание «заслуженного деятеля искусства» — я не знаю, кажется — такого случая еще не было. Конечно, буду говорить по этому поводу с И[осифом] В[иссарионовичем].

Глубоко рад знать, что Вы поправились и снова работаете, но — не слишком ли? Как смотрит на это премудрая и милая Туся? «Хождение по мукам», «Пиноккио», сценарий Петра и, наверное, еще что-нибудь? Дорогой друг мой — переутомляться не надо, следует беречь себя для 3-й части «Петра».

В Тессели еду в марте, на апрель, май, но, надеюсь, увидимся еще до марта, когда приедете в Горки, где и установим сроки твердо.

А Марьяна — стихи делает? Экий даровитый молодой народище вокруг Вас.

Всего доброго и — особенно — здоровья!

Тусе почтительно кланяюсь.

А. Пешков

13. II. 35.

На кой чорт нужна мне китайская мебель?

1152

А. П. ЧАПЫГИНУ

13 февраля 1935, Москва.

Дорогой мой Алексей Павлович,

весьма досадно, что немощи старческие не позволяют мне явиться на праздник Ваш и с радостью послушать, как товарищи скажут Вам слова любви и уважения, воздадут хвалу за прекрасного «Разина» и за «Гулящих людей», которые обещают быть такой же яркой книгой, какова книга о Степане Тимофеевиче. Мне тоже хочется сказать, что очень люблю и высоко ценю Вас, мастера литературы, для которого искусство всегда было выше всяких выгод и удобств, люблю за Вашу любовь к литературе, за северное сияние Вашего таланта. Жаль, что приходится говорить это издали, заочно и что не могу крепко, дружески пожать Вашу руку, обнять Вас.

Огромная и ответственнейшая роль назначена историей литературе нашей, великая честь способствовать росту ее и движению к чудесной цели, чего от нее требует народ страны нашей, — народ героев. Поздравляю Вас, дорогой товарищ, до хорошего праздника дожили Вы.

М. Горький

1153

А. С. ЩЕРБАКОВУ

19 февраля 1935, Москва.

Тов. А. Щербакову.

Мне кажется, что определение состояния критики и ее задач дано в формах слишком «общих», хорошо знакомых литераторам и критикам и потому едва ли способных возбудить живой, актуальный интерес, вызвать плодотворную дискуссию по вопросу о социалистическом реализме как методе и технике лит[ературного] творчества, как об эстетике и этике советского искусства.

О соцреализме написано и пишется много, но единого и ясного мнения — не существует, чем и объясняется тот печальный факт, что на Съезде писателей критика не заявила о том, что она существует. А нам необходима твердо установленная «рабочая истина», настолько широкая, чтоб она могла охватить и осветить смыслы всех процессов в нашей стране и все акты сопротивления творчеству пролетариата-диктатора. Само собою разумеется, что в пределах этой «рабочей истины» неизбежны и допустимы разноречия, — отсюда следует необходимость особенно точно, твердо установить пределы неизбежного и допустимого. Думаю, что исходной точкой социалистического реализма надобно взять Энгельсово утверждение: жизнь есть сплошное и непрерывное движение, изменение. В природе механически работают энергии физики и химии, в человечьем обществе — трения, столкновения классовых сил, и трудодействия, направленные на создание и расширение материальной — буржуазной, классово своекорыстной — культуры. Факты истории устанавливают, что интеллект играл в буржуазном обществе роль «катализатора», который — более или менее успешно — стремился связать, соединить, т. е. примирить, а в области социальной примирение есть подчинение силы силе. Индивидуалистам нужно указать, что интеллект в условиях капиталистических меньше всего заботится о быстроте своего роста, а ищет только устойчивого равновесия.

Реализм буржуазной литературы — критичен, но лишь настолько, насколько критика необходима для классовой «стратегии», — для освещения ошибок буржуазии в борьбе за устойчивость власти. Социалистический реализм направлен на борьбу с пережитками «старого мира», с его тлетворным влиянием — на искоренение этих влияний. Но главная его задача сводится к возбуждению социалистического, революционного миропонимания, мироощущения.

Мне кажется, что мысли этого порядка могли бы вызвать в среде литераторов и критиков возражения, раздражения и создать полезную дискуссию. У нас литераторы меньше всего думают и говорят именно о целях и задачах литературы — следует попытаться возбудить более живой и глубокий интерес к делу, которым они занимаются.

Вообще следовало бы возможно чаще и настойчивее указывать писателям на следующее: предвидения научного социализма все более широко и глубоко реализуются деятельностью партии, организующая сила этих предвидений — в их научности. Социалистический мир строится, буржуазный разрушается именно так, как это предуказано марксистской мыслью.

Отсюда вполне законно следует вывод: образное мышление художника, опираясь на широкое знание действительности и дополненное интуитивным стремлением придавать материалу наиболее совершенную форму — дополнять данное возможным и желаемым, — тоже способно «предвидеть», т. е. иными словами — искусство социалистического реализма имеет право преувеличивать — «домысливать». Интуитивное нельзя понимать как нечто предшествующее знанию, «пророческое», оно довершает опыт в тех случаях, когда опыту, организуемому как гипотеза или как образ, — не хватает каких-то звеньев, частностей. Надо бы ознакомить литераторов с революционными гипотезами науки, гипотезами Сперанского, которые уже подтверждаются экспериментально и служат «рабочими истинами». […] Было бы весьма полезно, если бы Вы побеседовали по этому поводу со Львом Николаевичем Федоровым, директором ВИЭМ, да кстати попросили его сделать доклад о задачах ВИЭМ — о необходимости комплексного изучения человека.

Обращаю внимание Ваше на тот факт, что до сей поры еще ничего не сделано по вопросам о памятнике Морозову и о всесоюзном театре.

Доклад Афиногенова мне кажется неясным по его посылкам и лишенным уловимых выводов. Сомневаюсь в том, что мы уже имеем право говорить о «победах», да еще «блестящих», соцреализма раньше, чем он — как метод — выявил себя со всей необходимой ясностью. Защищая актеров от своеволия режиссуры, следовало бы указать, что своеволие это отражается и на авторах пьес, в тех — нередких — случаях, когда авторы дают театру действительно «сырой материал», а не до конца и детально разработанную пьесу. Афиногенов очень верно отметил, что у нас — в театре и в кино — есть режиссеры более грамотные, чем драматурги и «сценаристы». На этом следовало бы остановиться. Доклад Афиногенова, вероятно, вызовет обширную, но