— И всё же не мог бы ты объяснить, что вкладываешь в это наименование?

— Да всё просто. — Привычное раздражение разливается в голосе Гордыни. — Это Первенец, первое, что родилось в руках Мастера. Он может как остаться никому не нужной железкой, так и перерасти в нечто большее.

— В большее?

— Я тебе что настоятель библиотеки Аэрада? — Окрысился древний меч.

— Но что-то ты знаешь. — Я не спрашивал, утверждал.

— Жнец Долгов. Серп Эйрата. — С «придыханием» отвечает Безмерная Гордыня.

Серп Эйрата? На некоторых статуях, изображающих Создателя Айна, и правда верховное божество местного Пантеона запечатлено с серпом за поясом. Но что-то не припомню, чтобы хоть что-то слышал об этом предмете.

— Люди утратили память об этом оружии.

— Жнец Долгов — это Первенец Дъюрьйина.

Та-а-а-ак. Дъюрьйин, конечно, считается величайшим кузнецом Айна, но он так и не поднялся дальше первого Марша. Да, древний дварф –великий мастер, но Эйрат — бог Создатель, не первый среди равных, а, по сути, Всеотец Айна. Божество, способное по щелчку пальцев создавать артефакты наподобие Безмерной Гордыни. Насколько я читал, Эйрат не пользовался предметами, созданными другими божествами. Ему «за глаза» хватало своих сил и умений. Но если верить словам Гордыни, один раз Верховное божество изменило своим правилам. Изменило ради Первенца Дъюрьйина.

— Только я бы не радовался так сильно на твоём месте. — Прерывает мои размышления древний меч. — Всё не так просто.

— Причина этого «не так просто»?

— А что, перестали в мире рождаться мертворождённые дети?

— Нет, не перестали.

— Вот и ответ на твой вопрос. Первенец может стать как отражением всего, созданного Мастером, так и навсегда остаться куском мёртвого металла.

«Отражением всего созданного» — не совсем понимаю значение этих слов, но звучит так, что у меня дыхание перехватило от возможных перспектив.

— А ещё рождаются безмозглые, тупые, ущербные…

— Я понял. — Мне показалось, что он собрался бесконечно перечислять, так что предпочёл его заткнуть.

— Ничего ты не понял. — Злость древнего меча настолько сильна, что обожгла мне лицо. — Железо изначально не живо. И чтобы Первенец Родился, должно сложиться намного больше всего, если сравнивать с рождением обычного ребенка.

— Но что-то ты знаешь.

— Что-то… Именно что-то, не больше. — Тяжёлый вздох. — Первое. Его нельзя запирать или прятать куда-то. Каким вырастет ребёнок, если его детство пройдёт в шкафу?

— Аргумент.

Кажется, я понял, к чему он клонит. Хотя, может, и просто врёт, чтобы не оставаться с другим клинком в одном оружейном ящике.

— Второе?

— Второе? Не знаю. Я же не Мастер!

— Начал говорить, договаривай.

— Да, я и правда не знаю. Разговаривай с ним, мир покажи, ну, там… воспитай.

— Чего? — Воспитать меч? Это как?

— У меня не было детей! — Огрызнулся древний меч. — Откуда мне знать!

— А он ребёнок? — В сомнении прикасаюсь к танто и не чувствую ни малейшего отклика.

— Нет, конечно. Скорее яйцо.

— И ты предлагаешь мне заняться воспитанием яйца…

Мой тяжёлый вздох, наверное, можно было услышать за массивными дверями хранилища Цеха Артефакторов.

— Ничего я тебе не предлагаю! — Тут же огрызнулся Гордыня. — Хочешь — в канаву его выкини, хочешь — в переплавку отдай. Мне-то какое дело?

— Слушай… — Вкрадчивым голосом произношу я. — Ну, почему сразу мне воспитывать. Я всё же человек, а он меч. Пусть маленький, но всё же меч. Железный. Точнее стальной. И я тут подумал…

— Нет! Нет! Нет! — Безмерная Гордыня заорал так, что у меня мозги едва не расплескались по стенкам черепной коробки. — Убери его от меня! Какой из меня отец? Точнее воспитатель!

— Нет, ну, ведь правда, твоя кандидатура выглядит в разы разумнее и логичнее…

— Убью. — Гулко пообещал мне древний меч, и я ему поверил, отдёргивая руку.

— Значит, он вырастет. — Быстро перевожу тему разговора.

— Ты совсем тупой? — Тяжело вздыхает древний меч. — Он же стальной, куда он у тебя вырастет? Каким по размеру есть, таким и останется.

— Я не это имел ввиду. Я о том, что Первенец способен обрести разум?

— Нет, конечно! — Как мне показалось, искренне удивился Гордыня. — Стать живым — да, может. Если звёзды сойдутся. Разумным? Откуда ты взял этот бред?

Мне показалось, что его ассоциации с ребёнком, запертым в шкафу, прямо намекают на такие выводы, но, кажется, я всё понял немного не так. Но и спорить со столь могущественным артефактом, как Безмерная Гордыня, когда он готов буквально взорваться от раздражения и злости, не лучший выбор.

— Значит, показать ему мир. Разговаривать с ним.

— Тренироваться, ага. — Добавляет проклятая душа. — Нет, если тебе не нужно, чтобы он Принял тебя, то… — Будь Гордыня человеком, то сейчас бы развёл руками.

— Показать мир, разговаривать, тренироваться. — Послушным болванчиком перечисляю я.

— И ты это… — Словно стесняясь, добавляет Безмерная Гордыня. — Ему нужно имя. Не называть же его Первенцем… Нет, можно, конечно… Но это как первого ребёнка назвать Первым.

Краем уха слушая это бормотание, поднимаю танто на ладони. Имя? Никогда не был силён в наименовании чего-либо или кого-либо. Мои пальцы пробегают по лезвию. Пытаюсь почувствовать хоть что-то, спросить, какое Имя подойдёт. Но в ответ полнейшая тишина.

— Эй! Ворона! Да, да, к тебе обращаюсь. — Вырывает меня из размышлений и глубочайшей медитации голос Безмерной Гордыни. — Упаковывай меня, а то сейчас придут. Очнись, драный ворон!

— Да слышу я, слышу. — Быстро заворачиваю проклятую душу в ткань и ставлю обратно в оружейный шкаф.

Ворон. Рэйвен. Имя, которое я взял в этом мире. И в моих руках Первенец, которому нужно дать имя, потому как его создатель подобной мелочью не озаботился.

— И как назовёшь? — Прежде чем запираю дверь сейфа, слышу вопрос Безмерной Гордыни. — Ты же придумал, я чувствую.

— Придумал. Первое Перо. — Шепчу я, прикасаясь к танто.

— Да ты просто гений фантазии! — Тут же доносится голос, полный сарказма. — Вот реально, не мог придумать ничего более…

Не став дослушивать, запираю дверцу. Едва успел закрыть оружейный шкаф и спрятать танто за пояс, как в дверь хранилища постучали.