Воспоминания не отпускают.

Внезапно, как из мутной воды, возникает, казалось бы, забытая гнусная история, случившаяся вскоре после войны за независимость.

Мерзавец Йоська ворвался к ней в комнату и набросился. Она кричала и отшвыривала его.

На ее крик прибежали два охранника. Они дали показания в ее пользу. Кибуц также встал на ее защиту. Но, вопреки всему, злые языки твердили, что якобы она сама приставала к наивному юноше.

И вот теперь благодаря политикану Шабтаю эта сплетня дошла до ее дочери.

Дочь выкрикивала гнусности, а Наоми не издала ни звука, только глаза ее застыли, как две льдинки, от отчаяния и разочарования. Дочь орала, что такая женщина, как Наоми, не имеет права рожать детей. А оно не могла простить дочери, что та расшевелила давнюю травму и поверила лжи.

“Это кибуц, Израиль. Если большинство считает мое поведение преступным, так тому и быть. Никто не может оспорить коллектив”.

Работа над романом высасывает из нее все силы. Она прячется в своем уголке. Воображения внутри нее борется с реальностью. Она отчуждена от окружающих и это делает ее странной в их глазах. Она ведь несет в себе все будущие образы и все ее душевные переживания обращены внутрь.

Но ее удаление от любой общественной деятельности, конечно же, не остается без внимания. Общество ее атакует. Некоторые вообще сомневаются в том, что книга ее – выдающееся произведение, ведь оно проникнуто духом индивидуализма. В кибуце недовольны тем, что она тратит столько рабочих часов на писание.

Интуиция подсказывает ей, что только на примере личности можно восстанавливать эпоху. Она настойчиво повторяет, что ее роман – историческое реалистическое повествование, описывающее пролог к приближающейся Катастрофе. И это важно всем.

Нервы ее напряжены, окружающая враждебная атмосфера парализует ее творчество.

Дорогому моему человеку от его самой плохой в мире жены.

Благополучно добралась до Иерусалима. Хорошо отдохнула после месяца напряженной работы.

Занималась правкой. С утра сообщила в канцелярию Президента и Пинхасу Розену, что я здесь.

Как ты себя чувствуешь? Я ужасно скучаю по малышке и любимому мужу. Не думай обо мне плохо. Мое писание свело меня с ума. Напряжение таково, что я не нахожу себе места ни в каком обществе. Единственно приемлемая рамка моего существования – наш дом, письменный стол, пишущая машинка, и ты – рядом. И, честно говоря, мне ненавистен кибуц и я не могу без тебя, и я не знаю, как развязать этот клубок. Любимый мой человек, я тебя очень люблю, и меня страшно огорчает, что довожу тебя своими сумасшествиями.

Как здоровье нашей малышки. Она такая чудная, Я вижу перед собой ее личико, ее кудряшки и опять схожу с ума.

Обнимаю и люблю, твоя Наоми.

19.02.58

Бейт Альфа

Маленькая моя.

Получил кучу писем от детей, в том числе, и от Веред. Она ищет пути примирения, но гордость не позволяет ей попросить прощения. Считаю, что с ней на этот раз надо быть построже, прежде чем простить. Я очень устал в последнее время и взял себе день отпуска.

Я, в общем-то, чувствую себя хорошо, только по вечерам одолевает усталость. После того, как я укладываю спать малышку, больше ничего не могу делать.

Ну, что ты скажешь об Гамале Абдула Насере?

Настоящий фашист, работающий в стиле Гитлера.

Целую твой Израиль

23.02.58

Иерусалим

Любимый мой человек.

Я живу здесь, как во сне. В доме Пинхаса Розена со мной возятся с утра до вечера. Встречи, беседы, сердечная атмосфера. Встретила Залмана Шазара. Пригласили для встречи со мной евреев из известных семейств Германии. Услышала весьма интересные вещи. Сегодня Пинхас Розен пошел со мной в институт Бека – помочь мне в организации материала. Нашла там старые рукописные документы семнадцатого века. Здесь много материала по теме твоего исследования. В доме министра удивительно приятная атмосфера. Когда я иду спать, то нахожу у своей постели шоколад и молоко. Жена министра Иоанна следит за каждой мелочью, касающейся меня. Женщина она веселая и смешливая. Мы много смеемся с ней.

Как ты себя чувствуешь? Не работай сверх меры.

С любовью,

ужасно соскучившаяся по тебе твоя жена.

Чем шире распахивает перед ней двери иерусалимское высшее общество, тем хуже отношение к ней в кибуце. Летом Наоми и Израиль не работают в поле под раскаленными лучами солнца, а осенью не выходят в поле в ливень. Кибуц слишком всерьез относится к девизу Меира Яари: “Главное – руки”. Их обвиняют в паразитическом образе жизни.

“Фу, какой у тебя толстый ребенок, Израиль!” “Как поворачивается у них язык сказать такое отцу про его ребенка?!” – сказал он Наоми, вернувшись домой.

Дорогой мой человек.

Здесь, в Иерусалиме, не замечаешь времени.

Работа продвигается отлично. Написала пять страниц новой главы. Посетила библиотеку. Особого ничего не нашла, прочла в разных местах фрагменты, но общая атмосфера способствует творчеству. Работой заглушаю тоску по тебе и малышке. Как она? Как твоя работа? Сейчас хорошие дни. Особенно, в Иерусалиме. Чувствуется приход весны. Не только в моем романе, но и на улицах города.

Как твои дела в Гиват Хавиве? Пишу и вижу малышку: играет с кошкой и говорит ей: “Не ешь этого”.

Скоро увидимся.

С любовью, Наоми

13.05.58

Бейт Альфа

Дорогая моя Наоми.

Как хорошо думать о тебе и носить на руках каждый день маленькую Йехудит. Тебя ждет сюрприз. Она выросла и очень изменилась.

Жарко. Ты ведь знаешь, что я больше страдаю от предчувствия приближающейся жары, чем от нее самой.

Твой Израиль.

“В небольшом замкнутом поселении я чувствую себя наблюдателем обширного пространства. Я наслаждаюсь гигантским спектаклем, в котором и я играю какую-то роль. Стороннюю, но все же роль. Здесь, в небольшом кибуце, я вижу в уменьшенном виде все страсти мира. Великие исторические события здесь более понятны, когда я наблюдаю их в зеркале души личности”, – так Израиль исповедуется ей в своей любви к кибуцу.

Он сам верит в свои идеи, в некий райский сад эмоций. Но для нее жизнь в кибуце далека от возвышенного идеала. Как бы ей хотелось вывести его из узких рамок жизни. Израиль увяз корнями в кибуце, и в его границах пытается вести войну во имя развития коллектива. Наоми старается хотя бы на время прельстить его жизнью в городе. Израиль не хочет об этом думать.

“Издалека я не смогу влиять на кибуц. Я должен быть в нем и бороться за свои идеи