восхищенных гостей и золотое кольцо, которое при помощи чьей-то руки налезает на ее палец… Когда-то у нее была целая коллекция подобных изображений, тщательно продуманных и выписанных, успевших покрыться пылью от старости и неупотребления. Но с некоторых пор они все незаметно отправились на дальнюю свалку памяти. К чему было мечтать о счастье, когда оно было тут, с ней и в ней, и она сама была в нем? И вместо того, чтобы представить себя в подвенечном платье и в ореоле величия, Танюша задумалась о том, что трудновато, наверное, будет Иону выкроить время, чтобы сходить в ЗАГС и сделать это. Она даже позабыла, что надо бы внутренне поторжествовать, вспомнив материн вопрос «почему он на тебе не женится?» — вот, как же, еще как женится! Но и это ей не пришло в голову, потому что было сущей мелочью в сравнении с самим Ионом. Деловитое слово «расписаться» никак не могло превратиться в ее мозгу в пышное «свадьба».

Электричка была полупустой: к счастью, еще не наступило время массового возвращения публики «с природы» в город. Иону и Танюше достались два сидячих местечка рядом. Даже когда можно было занять самые козырные места — друг против друга у окна — они предпочитали садиться рядом, плечом к плечу, и Танюша забиралась в свой любимый «домик» — Иону под крыло. Но, угнездившись и с минуту понаслаждавшись его близостью, Танюша вдруг снова вспомнила то, что беспокоило ее час назад — а именно, странные слова пьяного гопника. Небо за окном сразу посерело, сладость прикосновения мужниной руки стала чуть-чуть пресней. Нет, она должна была срочно поквитаться с этой вопиющей несправедливостью — найти ответ, который разрешил бы противоречие!

— А может, он имел в виду, что я злая в глубине души? Может, он обладает способностью читать мысли?

Ион медленно приподнял отяжелевшие веки: оказывается, он успел задремать.

— Тогда мне особенно жаль, что человек с такими данными опустился так низко… и еще ниже опустится, — наставительно изрекла Танюша. — И, кроме того, получается вдвойне несправедливо. Предположим, кто-то в душе не очень хорошо относится к окружающим. Но при этом он внешне ничем не показывает своего отношения. Он никого не ругает, не осуждает. Он даже помогает тем, кого ненавидит — например, убирает для них мусор… Разве можно после этого называть его злым?

— Э-гм… Наверное, нет.

— Вот и я о том же. Ведь злость — это проявление. А если она запрятана глубоко внутри и никак не показывает себя? Значит, это не злость!

— Да, пожалуй.

— Значит, я не злая, и этот алкоголик был не прав!

— Однозначно не прав.

Танюша на некоторое время успокоилась, но потом ее засвербил новый червь сомнения.

— Ионушка, ты спишь?

— А? Нет.

— Скажи, а тебе самому случалось на кого-то сильно злиться? Кого-то ненавидеть?

— Мне? Э-э… Ну конечно.

— Очень сильно?

— Безусловно.

— А кто это был? И за что ты на него злился? — оживилась Танюша.

Ион задумался и потер лоб, завешанный черными кудрями.

— Ну, кто же?

— Понимаешь… Я, кажется, забыл, как его звали. Но вечером обязательно вспомню, обещаю.

— Ну хорошо, имя необязательно. Но что он плохого тебе сделал, ты ведь помнишь?

— Помню-помню, сейчас… — Ион напряженно сдвинул брови, глядя в одну точку перед собой и словно пытаясь высмотреть там давнишний объект ненависти. — Ну надо же! Точно что-то с головой случилось. Всегда помнил, а теперь напрочь вылетело.

— Забыл? — огорченно спросила Танюша.

— Да, представляешь! Вот вроде он стоит передо мной, нехороший этот мужик, а вспомнить, кто он и что сделал — не могу.

— Как он хотя бы выглядел? — отчаялась Танюша.

— Ну, такой плотный, белобрысый… Или погоди, нет: он как раз был худой. И волосы были темные. А может, их и вовсе не было.

— Чего не было?

— Волос. Он был лысым.

— Точно?

— Ох, ты так спрашиваешь, что теперь я уже не уверен. Знаешь, нет: волосы все-таки были. Да-да, темные и довольно длинные. Но вот мужик это был или женщина, я наверняка сказать не могу. Одно точно — это был очень нехороший человек, очень!

— Ионушка! — Танюша укоризненно на него посмотрела; она все поняла.

— Что? — Ион крепился-крепился, но все-таки рассмеялся. Складка между бровями у него почти исчезла.

— Ты надо мной смеешься, Ионушка.

— Вовсе нет, Танюшечка. Я и правда не помню.

— Я все понимаю. — Танюша поджала губы, якобы обижаясь. — Этой метафорой ты хочешь сказать, что злиться — нехорошо. Что ж, как хочешь. Но я продолжаю утверждать, что иногда это необходимо. Понимаешь, это легко — ни на что не реагировать, всех любить и т. д. Но ведь если не реагировать на негодяев, не наказывать их, то они вконец распояшутся!

— Да-да, все так и есть…

— Таким образом, человек, который не замечает зла и не борется с ним, совершает в какой-то степени антиобщественный поступок.

Ион почесал в затылке.

— Я подумал, ты о другом говоришь. Бороться, конечно, надо. Просто при этом необязательно ненавидеть.

— Так без ненависти нельзя бороться! Где ты иначе возьмешь энергию для борьбы?

Они вышли с вокзала. На улицах было шумно: опередив поезд, в город начали прибывать первые машины возвращавшихся дачников. На привокзальной площади, где в любое другое время свободно ходили люди, теперь образовалась сплошная парковка. Она шевелилась, как муравейник: одни машины приезжали, другие уезжали, и Иону с Танюшей приходилось маневрировать между ними, опасливо оглядываясь по сторонам. Правда, опасалась только Танюша; Ион, как всегда, шагал с беззаботным видом, как будто он состоял из совершенно иной субстанции, нежели человеческое тело, и машины не могли его сбить. Наконец, они выбрались с площади и пошли узкой улочкой — Танюша потянула сюда Иона, надеясь, что здесь будет безопаснее, чем на центральном проспекте. Действительно, машин здесь было меньше, но из-за этого они не стояли в пробке, как на проспекте, а ехали быстрее обычного — стремясь, видимо, поскорее покинуть зону стресса. В открытых окнах виднелись потные руки и усталые лица водителей. Вымотанные сначала собственно отдыхом «на природе», а затем бегством от него в город, они озлобленно сигналили своим конкурентам — тем, кто точно также устал и тоже смертельно хотел поскорее отдохнуть от отдыха, вытянувшись с банкой пива перед телевизором. Почти в каждой машине были пассажиры — толстые недовольные жены и дети, которые наверняка непрерывно скулили «папа, а скоро приедем?» Все это, а вдобавок тайное сожаление, что рядом по жизни находится именно эта женщина, а не какая-то другая, или вообще никого (эти мысли обыкновенно подбираются именно во время долгой дороги