Шрифт:
Закладка:
— Да ладно, мы вас с того берега видели. Смотрим — вы чего-то драпанули вдруг. Наверное, от музыки. Какие-то козлы врубили.
— Если уж на нашем берегу так гремело, то представляю, что было на вашем! — великодушно поддержала Марина.
— Да уж, верно…
— В общем, вот наш урожай, забирайте. — Саша протянул Иону свой мешок, словно тот был ходячим мусорным контейнером. — Все, что смогли.
— А как собирать-то? Идешь, все время через чьи-то ноги переступаешь. Не из-под людей же мусор доставать, — оправдалась за мужа Света.
— На нас еще одна баба блажная наорала, что мы ее ребенка толкнули. А ее ребенок сам на всех налетал, да еще и из водяного пистолета брызгал!
На другом берегу, похоже, тоже хватало стрессовых факторов.
— Предлагаю вернуться сюда по осени, когда народ схлынет. Тогда можно будет и команду побольше собрать. И действительно нормально уберемся. А сейчас — одна профанация, — сказала Марина.
Лично она была уверена, что не вернется сюда никогда — ни по осени, ни по зиме.
— Есть задачи выполнимые, есть трудновыполнимые, а есть невыполнимые, — повторил Саша любимую поговорку, говоренную им сегодня уже не раз. — Бессмысленно брать на себя невыполнимые задачи.
— Ага, — кивнула его жена.
— Да-да, конечно, вы правы. Да, надо по осени… Спасибо вам за все! — смущенно проговорила Танюша.
Ей было стыдно, что она вовлекла редких хороших людей (те, кто соглашались собирать мусор, в ее глазах были уникальными) в заведомо провальное мероприятие. Она была бы рада, если бы они прямо сейчас ушли восвояси. Но уникальным людям, видно, тоже было неловко, что они бросают товарищей с полными мешками. На электричку им было не нужно — все четверо приехали на сашиной машине, которую оставили на шоссе в километре от станции. Но они не решались откланяться и чего-то ждали, переминаясь с ноги на ногу.
— Вы идите, поезжайте домой, — догадалась Танюша. — Мы сами все донесем. Тут близко.
— Мы бы вас подвезли, да машину долго перегонять, — с облегчением сказал Саша.
— Да ну что вы, на электричке-то быстрее!
— Ага, тут сейчас такие пробки будут, как быдлогопы с пляжа по домам поедут, — подхватила Света. — Вы еще раньше нас приедете.
Облегчив совесть, коллеги поспешно простились и зашагали через лес к дороге. А Танюша с Ионом медленно потащились к станции — он с большим мешком, она с двумя маленькими. Дорогой Ион бодрился и шутил, но было заметно, что он утомился. Присев покурить в ожидании поезда, он надолго замолчал, уставившись на свои руки — словно позабыл, что по штату ему положено все время улыбаться.
— Устал, солнышко? — Танюша привычным движением подлезла к нему под мышку.
Ион встрепенулся.
— А? Да нет, что ты. Хорошо поработали все-таки! — Он попытался улыбнуться, но складка, разделившая его брови, делала улыбку незавершенной. Словно в глубине ее лежала грусть.
— Любовь моя, ты и так все время работаешь. Надо тебе и отдохнуть…
Танюша осеклась, потому что вышло совсем не то, что она хотела сказать. Она метила в жестоких ионовых работодателей, которые впрягли его, как ломовую лошадь, и бессовестно ехали, а получилось, что виновата была она сама, потому что в единственный мужнин выходной заставила его таскать мешки и общаться с гопниками. Ион, видимо, почувствовал танюшину неловкость и поспешил ее загладить, и для этого в очередной раз заговорил о давнем обещании начальства дать ему двухнедельный отпуск. То, что до осени этого чуда не случиться, понятно было обоим, однако Иону доставляло радость мечтать о том, как в этот отпуск они поедут в Дубоссары к его родне — матери, отчиму и брату-школьнику. Он редко их видел; как поняла Танюша, с тех пор, как у матери появилась вторая семья, она не так остро нуждалась в старшем сыне, и он мог годами жить в России, не испытывая угрызений совести. С их последней встречи прошло уже два года. Но теперь Ион вдруг вознамерился ехать. Во-первых, в свете ухудшения международных отношений он боялся, что наземное сообщение с его родиной могут закрыть, а воздушное стоит уж очень дорого, а во-вторых — он говорил, что хочет познакомить родных с Танюшей. И сейчас он снова принялся с увлечением планировать их поездку. Танюша боялась Москвы, поэтому нужно было придумать, как подсесть в автобус до Тирасполя, минуя столицу. Вариантов догнать автобус в пути было много, и не только в части транспорта, но и в части промежуточного ночлега — хостелов и съемных квартир. Ион разворачивал все это перед Танюшей, подобно вееру. Глаза его снова разгорелись, он забыл об усталости, и только двигал руками в воздухе над воображаемой картой. Тут только Танюша по-настоящему поняла, как он измучился на стройке. Она стала подбадривать его расспросами, и вот они уже ехали вдвоем по каждой из веток маршрута — на верхних полках плацкартных вагонов, на задних сиденьях междугородних маршруток, на попутках. Конечно, все это происходило в декорациях несусветной южной жары, но ведь по пути будут речки и карьеры — вот тут, тут и тут, причем здесь довольно большой незахваченный берег. А вдруг за время его отсутствия берег успели захватить? Ну, не весь же. Не может быть, чтобы захватили весь! А вот тут на рынке продаются чудесные горячие сладкие пирожки, очень дешевые. Все как любит Танюша. Танюша…
— Кстати! Я совсем забыл. Три раза вспоминал, и три раза забывал. — Ион просиял, и морщинка между его бровями почти разгладилась. — Перед тем, как мы поедем, надо успеть расписаться. А то что же мы скажем моей маме?
Танюша растерянно улыбнулась. Если бы не регулярные расспросы ее собственной мамы, она бы и не вспомнила, что эта процедура является не то что необходимой, но вообще существует. Жизнь с Ионом была такой прекрасной, что всякая дополнительная полировка счастья выглядела излишеством. Но раз он так считает, значит, это нужно. Действительно, что он скажет своей маме? Танюшу не удивило, что в отношении к теще это соображение в расчет не принималось. Ну что ж, значит, там, в Дубоссарах, такая особенная мама, перед которой можно появляться только женатыми. При мысли об этом событии в ее голове не возникло ни одной из тех сказочных картин, которые рисуют себе все невесты и которые прежде, до Иона, алчно рисовала она сама: Танюша в ослепительном белом платье, с гроздями цветов, рядом с огромным столом, заваленным яствами; а еще толпа
