Шрифт:
Закладка:
Глядя на снежную пелену, покрывавшую степь, Вальтер ушел мыслями в прошлое.
…Пять лет пролетело с тех пор, как он дрался на фронте. Пять лет!
И теперь так же, как в те дни, когда он ехал из Мадрида на фронт, его трясла фронтовая лихорадка, это удивительное смешение тревоги, любопытства, ожидания и… страха. Будет ли исправлен здесь, на Волге, исторический промах в Испании? Да, на советской земле германский фашизм найдет свою могилу.
Вальтеру припомнились простые умные слова, сказанные советским генерал-полковником Щербаковым в его воззвании к немецким солдатам: «Занятые вами территории мы отвоюем обратно, а вы останетесь в советской земле». Генерал-полковнику Вальтер и был обязан боевым заданием, которое тотчас же и с радостью принял. Он еще раз выступит против своих мучителей, против убийц своих товарищей. Ему поручалось вырвать из-под фашистского влияния своих соотечественников, введенных в заблуждение или насильно угнанных на фронт, пока фашисты не потянули их за собой в ту пропасть, в которую сами катятся. Фашистских палачей необходимо изолировать.
Труден был первый год войны. Ночные бомбежки в Москве. Непрекращающийся поток беженцев с Украины, из Белоруссии и прибалтийских советских республик. Всех приходилось переправлять через Москву на восток. Эвакуировались заводы со всеми машинами и оборудованием. Героические москвичи, мужчины и женщины, здоровые и больные, все от мала до велика, работали днем и ночью — рыли противотанковые рвы, строили баррикады и укрепления.
…Красная Армия отбросила от Москвы разбойничьи орды Гитлера, набранные во всех европейских странах, и все же хорошо, что Кат с мальчиком эвакуировали в Ташкент. Айна осталась в Москве. Ему, честно говоря, было бы спокойнее, если бы и она поселилась там, где нет воздушных налетов, где не падают бомбы.
Недолго удалось им побыть вместе в Москве. Плохое они выбрали время для любви. Сначала Испания, потом грянула война в СССР, длящаяся вот уже больше года.
…Точнее, война эта длится уже целое десятилетие. Она шла на улицах немецких городов, где штурмовики и эсэсовцы стреляли в рабочих. Она была в концентрационных лагерях, каторжных тюрьмах, на эшафотах.
«Эрнст, Эрнст Тимм. Друг, если бы ты мог сидеть здесь, возле меня…» Вальтер вспомнил дни своего заключения в карцере. В ушах у него все еще звучали злобные слова полицейской твари: «Сгниешь! Ни одна собака о тебе не вспомнит! Забыт! Стерт с лица земли!»
Хотелось бы ему повстречаться с тем мерзавцем, увидеть его звериную морду… Что он, Вальтер, сказал бы ему? Что можно сказать такому выродку?
Полковник спросил:
— О чем вы думаете? Вы сердитесь, вы негодуете на кого-то?
Вальтер поднял глаза и улыбнулся.
— Ах… да так… вспоминаю о… былых встречах с эсэсовскими бандитами.
— Полезные воспоминания, — заметил Осип Петрович.
— Я бы хотел встретиться с ними здесь.
— Немало их попадет к нам в руки.
Они летели над селами, над степью, где недавно еще бушевали бои. Куда ни кинь взгляд — повсюду сгоревшие крестьянские избы, огромные воронки от снарядов, разбитые танки в снегу, опрокинутые автомашины и орудия. Сколько тут, должно быть, трупов на снегу и под снегом! Земля между Волгой и Доном напоена человеческой кровью.
Осип Петрович положил руку Вальтеру на колено.
— Вот мы почти и у цели, Вальтер Карлович. Как вы себя чувствуете?
— Превосходно!
Полковник прищурился и скользнул испытующим взглядом по полушубку и новеньким валенкам своего спутника. Потом снова поднял глаза. Вальтер спросил:
— Вероятно, у меня очень смешной вид? Все с иголочки. Валенки я надел впервые. А такой полушубок…
— Ничего, — перебил его полковник. — Что там… Через несколько дней вид у вас будет соответствующий: фронтовой!
II
Хутор Вертячий представлял собой военный лагерь, как все хутора и деревни на Дону в те дни. Во всех избах, сохранивших еще четыре стены и крышу, размещались красноармейцы, командиры, штабные офицеры, штабы, канцелярии, ремонтные мастерские, походные кухни, интендантства. Даже щели, вырытые на окраине хутора, превратились в конюшни или склады боеприпасов и продовольствия. На снегу была разбросана разбитая военная техника вперемежку с исправным трофейным имуществом — фантастически изогнутые минометы, полусгоревшие танки, грузовики, винтовки, штыки, подсумки. Никто не обращал внимания на все это, никто не видел в этом ничего необычного, никто, казалось, не замечал и раздутых лошадиных туш, и непохороненных трупов немецких солдат. Вальтер содрогнулся, увидев высунувшееся из сугроба посинелое лицо юноши-немца, глядевшее на него неестественно большими, как бы от удивления, широко открытыми глазами. Мертвец словно поднялся из могилы, чтобы еще раз посмотреть на то, что творится на земле.
Миновав затихший к вечеру хутор, выехали в степь.
Она лежала перед ними в призрачно мерцавших голубоватых сумерках. Снег, ничего, кроме снега, — ни деревца, ни кустика, ни холмика, ни избы — один только снег, насколько хватал глаз.
Вальтеру Брентену невольно вспомнились слова, прочитанные им в дневнике одного немецкого солдата: «Мы уже прошли сто километров по степи, но, по-видимому, ей не будет конца. Проклятая степь, когда ты кончишься?»
Машина остановилась.
Капитан Голунов, чертыхаясь, вылез наружу. Осип Петрович спокойно смотрел на заснеженную степь.
Следы колес шли направо и налево. Нигде не видно было ни дорожного знака, ни указателя. Голунов плюнул в снег и пробормотал какое-то проклятие.
— Мы, очевидно, проехали уже километра три-четыре, — сказал Осип Петрович.
— Четыре километра? — Капитан Голунов внимательно следил за вспышками осветительных ракет. — Красные — это немецкие. Белые тоже… Значит, фронт — там. А где-то поблизости должны быть и наши. Если бы я только знал…
Он не договорил, и Осип Петрович спросил, что он хотел сказать.
— Если бы я знал, где находится этот полк. — Капитан сорвал с головы ушанку, но сейчас же опять нахлобучил ее. — Черт возьми, ведь я был там на прошлой неделе.
Он помолчал, колеблясь и что-то про себя соображая.
Осип Петрович угрюмо смотрел на него, но молчал. Вдруг капитан Голунов встрепенулся, его словно подменили: он уверенно и твердо дал указания шоферу:
— Направо, Миша. У тебя нет ни малейшего чувства ориентировки! Дьявол! Направо, говорю тебе.
Поехали дальше.
— Миша, ты следишь за дорогой?
Миша уверял, что следит.
В открытом кузове грузовика было холодно. Вальтер Брентен плотнее запахнул полушубок, уже потерявший свой первоначальный лоск, глубже натянул на голову шапку. Рядом с ним, на кипах листовок, сидел Осип Петрович, попыхивая своей коротенькой трубкой.
Вальтер искоса следил за ним. С первого взгляда казалось, что полковник — большой флегматик. Но это было далеко не так. Они, вероятно, все еще сидели бы в штабе дивизии, если бы полковник не торопил с отъездом.
Ехали по направлению вспыхивавших ракет.
У
