— Мы не можем впустить тебя, парень, — сказал парень пониже ростом. — Тебе нужно уйти…

— Мне нужно всего две минуты, — раздражённо сказал он.

— Боже, Чарли? — Я шагнула вправо, и, офигеть, это точно был он! Тело предало меня, выпуская на свободу сотню бабочек порхать в моём животе, пока я не могла отвести глаз от его праздничного костюма, темных глаз и густых волос, по которым я так чертовски скучала, что внезапно мне стало трудно дышать.

Блин, моя реакция раздражала меня, и я сказала: — Что ты делаешь? Прекрати, пока тебя не арестовали.

Он резко повернул голову и посмотрел на меня так, словно не мог поверить своим глазам. Его волосы были взъерошены, на щеках играл лёгкий румянец, когда он моргнул, отступил от пары охранников и сказал: — Бейли?

«Ты не имеешь права», — подумала я. Не имел права произносить моё имя таким тоном, словно надеялся меня увидеть. Не имел права смотреть на меня с этими приподнятыми бровями. Не имел права заставлять меня тосковать по нему.

— Спокойной ночи, Чарли, — крикнула я, открывая дверь и выходя на улицу.

Прохладный воздух коснулся моего лица, обжигая его лёгкой свежестью, когда я высматривала своё такси в ночной тьме. В центре города витал пряный аромат уличной еды и дымок от костров, и я попыталась успокоить свои взвинченные нервы. Итак, Чарли был здесь в своём великолепном костюме — ничего такого, верно?

Наверняка его присутствие не имело ко мне никакого отношения.

— Бейли, — звук его голоса, подобно удару, пронзил меня насквозь, сжимая сердце в тиски и наполняя меня тоской по… чему-то.

Я обернулась, и передо мной стоял он, воплощение всего, чего мне так не хватало, в черном пиджаке и с пронзительным взглядом. Я не знала, почему он здесь, но мне хотелось, чтобы он был тут ради меня, и в то же время хотелось, чтобы он исчез. Я шумно вдохнула и спросила: — Что?

Он подошёл ближе, настолько близко, что я почувствовала запах ирландского мыла «Spring», которым, как я знала, он пользовался, потому что он оставил его в душе в кондо в Брекенридже. Его лицо было нечитаемым — закрытым и серьёзным — когда он сказал: — Я хочу наладить наши отношения.

Я покачала головой и пожала плечами, глядя через его плечо, потому что было слишком трудно видеть его лицо. У меня сохранились прекрасные воспоминания об этом выразительном носе, об этих шоколадных глазах, и воспоминания обо всём этом до сих пор были слишком яркими и болезненными.

— Слишком поздно, Чарли.

— Пожалуйста, не говори так, — сказал он, рассеянно глядя на моё платье, словно собираясь с мыслями, а затем его глаза вернулись к моим. Он положил руку на лацкан своего пиджака и сказал: — Я скучаю по моей лучшей подруге. Я скучаю по тебе. Единственная причина, по которой я игнорировал свои чувства к тебе и то, что произошло в шалаше той ночью, была в том, что я боялся, что именно так всё и обернётся. Как тебе такая ирония?

— Это вовсе не ирония. Ты заключил пари и попался — это называется последствием. — Я вздохнула, гадая, когда же всё, что связано с Чарли, перестанет причинять боль, и сказала: — Это не имеет значения.

— Имеет, — сказал он, выглядя напряженным, словно пытался убедить меня, а затем, издав стон, приложил обе ладони к другой части пиджака. — У меня раньше никогда не получалось построить нормальные отношения — никогда. Всегда всё шло коту под хвост. Поэтому, когда я понял, что влюбляюсь в тебя, я старался игнорировать это, отрицать, потому что не мог представить, как буду жить без тебя в своей жизни, если мы сойдёмся, а потом расстанемся.

— Ты думал, что, причиняя мне боль и игнорируя меня, ты никогда меня не потеряешь? — Я была уверена, что он просто выдумывал оправдание, чтобы я простила его. — Да ладно тебе, Чарли, ты ведь не настолько глупый.

— Я знаю, — вздохнул он и сказал: — Я подумал, что если смогу просто избегать тебя, пока не придумаю план, то смогу всё исправить. Но потом…

Он замолчал, и я знала, что мы оба думали об одном и том же.

— Пари.

— Это пари вообще ничего не значило, клянусь! Просто Тео был типичным Тео. — Его челюсть нервно подёргивалась, пока он смотрел на меня. — Но ты и я — мы были нами.

— Нами? — спросила я, затаив дыхание, желая поверить ему.

— Магическая, комфортная версия нас в Колорадо, — произнёс он слегка хриплым голосом. — Вместе мы были всем.

Я засунула руки в карманы платья и смутилась, почувствовав, как во мне вспыхнула крошечная надежда.

— Знаешь, как давно я влюбился в тебя? — Он выглядел так, словно посчитал себя нелепым, произнося эти слова: — Думаю, я влюбился в тебя в тот день в «Зио», когда ты показала мне, как правильно есть пиццу.

— Ты назвал это надругательством над пиццей, — сказала я, не совсем понимая, что говорю, настолько я была очарована его серьёзным взглядом и длинными ресницами.

Он покачал головой, словно это воспоминание всё ещё озадачивало его. — Помню, как смотрел тогда на тебя, пока ты терпеливо объясняла мне это, и словил себя на мысли: «Как кто-то может быть таким интересным и раздражающим одновременно?».

Это должно было быть комплиментом?

— А потом я попробовал, — сказал он, нахмурив брови, будто он смотрел на уравнение, которое не имело смысла. — Я попробовал её с единственной целью высмеять тебя, но потом вкус просто взорвал мои рецепторы, а ты попала в точку со своим описанием, и я понял, насколько ты уникальна.

— Уникальна, — ошеломлённо повторила я, всё ещё не понимая, к чему он клонит.

— Бейли, ты, без сомнения, самый захватывающий человек из всех, кого я когда-либо знал.

Моё сердце затрепетало в груди, когда он произнёс эти слова, будто действительно влюблён в меня.

— Захватывающая?

— Всецело, — его глаза вспыхнули, и он сказал: — Когда ты в комнате, каждая клеточка моего тела, каждый нерв, каждая