Он приказывает мне расположиться в расслабленной позе и использовать его голос как руководство к действию.

Закрыв глаза, я делаю то, что он говорит, позволяя своему разуму расслабиться и следовать его словам.

— Глубокий вдох, — мне кажется, я слышу его слова, когда он приказывает мне регулировать дыхание, его слова оказывают на меня усыпляющее действие.

В моем сознании возникает чернота, все остальное отступает. Мое тело замедляется, его функции почти переходят в режим ожидания.

— Двигайся назад, — его голос звучит как эхо вдалеке, — тебе уже семь лет.

Он говорит еще, и чернота передо мной искажается, когда свет пробивается сквозь трещины. Я прикрываю глаза, и тут потолок словно распадается, на меня падают куски черного стекла.

А потом я падаю.

Я ударяюсь спиной о твердую поверхность, мои глаза открываются, когда я осматриваю окружающую обстановку.

— Скальпель, — слышу я чьи-то слова, пока мои зрачки адаптируются к направленному на меня свету. Сдвинув голову в сторону, я вижу мужчину. Его лицо скрыто тенью, но он одет в медицинскую одежду, его руки в перчатках держат скальпель, когда он склоняется над моим телом.

Впервые я осмеливаюсь посмотреть вниз, мои глаза расширяются, когда я вижу, что моя грудь широко раскрыта, ребра на виду. Доктор берет скальпель, срезая ткани, но я почти не чувствую боли.

— Видите, — слышу я голос. — Он очнулся и не издает ни звука. Я думаю, это работает.

— Это... — присоединяется другой голос, и я вижу еще одну фигуру в стороне, которая обходит хирургическую кровать, удивленно глядя на меня.

— Скажи мне, мое маленькое чудо, это больно? — спрашивает меня доктор, ласково проводя рукой по моей щеке. Я смотрю на него, медленно формулируя «нет».

— Видишь, мое маленькое чудо уже на мили впереди остальных, — говорит он, его рука все еще работает внутри моего тела.

— Теперь я понимаю, почему вы не позволяете нам его трогать, — ворчит другой, явно недовольный.

— Конечно, — хмурится доктор. — Где бы я нашел еще один такой идеальный экземпляр, как он? — он резко поворачивается к другому.

Я все еще ошеломлен, вся ситуация кажется нереальной, я чувствую пустоту внутри себя, которая распространяется по всему телу.

— Пошел ты, Майлз. Ты знаешь, что ты нам обещал... — слова становятся жужжанием в моем ухе.

— У тебя есть из чего выбирать, мать твою. Это революционно! Ты всегда можешь намочить свой член, но этот... — он указывает на меня, — его способность выдерживать боль неслыханная. Он единственный, кто способен на это из всей партии. Его сестра даже близко не стоит, а они близнецы, — он качает головой, — не знаю, что в нем такого, но...

Я моргаю один раз, и вся сцена меняется. Я не знаю, сколько мне лет, но я чувствую себя старым сверх своего возраста...

Я в камере, а Ваня прижимается ко мне, все ее тело дрожит, когда она пытается прижаться ко мне, чтобы хоть как-то согреться.

— Я хочу есть, — шепчет она, ее губы почти посинели от холода.

— Ты же знаешь, что после теста нельзя есть ничего твердого, — я глажу ее по волосам, желая избавить ее от боли.

Дверь в камеру открывается, и входят два охранника. Что-то в их взглядах меня не устраивает.

Один из них берет Ваню за затылок, заставляя ее встать на колени посреди пола, а другой фиксирует мои руки за спиной, удерживая меня в неподвижном состоянии.

Внутри меня паника, но я не знаю почему. Я знаю только, что это не первый раз, когда происходит что-то подобное.

— Пожалуйста, не сегодня. Ты порвешь ей швы. — Я слышу, как говорю, борясь с мужчиной, который держит меня.

— Заткнись! — хрипит он позади меня, закрывая мне рот рукой, заглушая мои звуки.

Я с ужасом смотрю, как Ваня стоит на коленях на полу, обхватив руками живот, пытаясь удержать швы.

Охранник смотрит на нее сверху вниз, его мясистые пальцы хватают ее челюсть, когда он поднимает ее, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Скучаешь по мне, милая? — спрашивает он, его грязная рука осмеливается прикоснуться к ней.

Я тяжело дышу, так как что-то внутри меня разрастается до болезненной степени. Это странное чувство, как будто я знаю, что должно произойти, и готовлюсь к битве.

Его руки ласкают ее щеки, и в ее глазах появляется пустота, она просто смотрит вперед, ее тело обвисшее, словно лишенное сил.

Охранник опускает молнию на своем комбинезоне, достает свой эрегированный член и вставляет его ей в лицо.

— Глотай, и сегодня я буду нежен, — говорит он ей, сплевывая на ладонь и двигая рукой вверх-вниз по своей эрекции.

Я не могу смотреть на это.

Мои конечности начинают подрагивать, и я делаю все возможное, чтобы вырваться из рук охранника.

Я должен помочь Ване!

Но все тщетно.

Ударом ноги он валит меня на пол лицом вниз, всем весом своего тела удерживая меня в неподвижном состоянии.

Мой взгляд по-прежнему прикован к моей сестре-близнецу, и мои глаза слезятся, когда я вижу, как она открывает рот, чтобы пососать член этого ублюдка. Как его пухлые пальцы ласкают ее несуществующую грудь, или как он рвет на ней одежду, чтобы добраться до ее ног.

Звук, который не выходит, формируется в моем сознании, все мое существо атакует боль, не похожая ни на какую другую.

— Эта маленькая дрянь не перестает двигаться. — Мужчина, держащий меня, комментирует, ворчание другого охранника заполняет комнату, пока моя сестра сосет его член, как будто она делала это миллион раз в прошлом.

Ваня...

— Осторожнее с ним, он особенный. — Охранник усмехается, его рука толкает голову моей сестры вперед, пока она не задыхается на его члене, ее глаза влажные от непролитых слез.

— Особенная — моя задница, — говорит мужчина позади меня, и одна рука начинает лапать меня, спускаясь все ниже и ниже...

— Йо, Йосуф, мы не можем его трогать, — стонет он, но Йосуф, кажется, не слышит его, так как начинает стягивать мои штаны.

— Я не скажу, если ты не скажешь, — смеется он, фыркая при этом так, как будто это самая забавная вещь.

— Только если я потом буду в очереди, — подмигивает он Йосуфу.

В какой-то момент мое тело и мой разум разделяются. Я все еще чувствую