Лев понимал, что может ошибаться. Он не врач, не психиатр и не психолог, чтобы ставить такие тонкие и точные диагнозы. Но его огромный опыт подсказывал, что истина лежит именно в этой плоскости его рассуждений. Фадеев скрывался, он опасался полиции, опасался правосудия, которое могло помешать выполнению всего задуманного. И у него не было особенного опыта в розыске людей, в наведении справок о ком-то. Поэтому времени у «мстителя» на поиски всех виновных и причастных к смерти его дочери, тех, кто оказался, по его мнению, виновником, ушло много. Целых девять лет этот человек жил жаждой мести, предвкушением мести.

Разосланные фотографии по всему маршруту движения пригородного автобуса не дали результатов. Никто Фадеева не запомнил. Значит, он не был постоянным пассажиром этого маршрута и, следовательно, случайно оказался в этом автобусе. Может быть, жил в каком-то населенном пункте, близко расположенном к маршруту автобуса, но пользовался для поездок в Москву, скажем, электричкой.

Работники кладбища тоже не узнали в Фадееве человека, который часто наведывался к ним. Полицейские даже опросили возможных свидетелей и предъявили фото людям, которые посещали могилы рядом с могилой Тюрина. Никто не видел Фадеева, никто даже не вспомнил, что кто-то посещал эту могилу. И все же по приказу Орлова ее взяли под круглосуточное наблюдение. Под наблюдение взяли и мать Тюрина, полагая, что Фадеев рассчитывал не только увидеть ее на могиле сына, но и узнать ее адрес иным способом. Узнал же он как-то адрес судьи Рыбакова, новое место работы Кириллова, уволившегося из органов.

Подозрения, что Фадеев появлялся возле дома матери Тюрина и на кладбище, возникали за следующие двое суток шесть раз. И каждый раз оперативники работали четко и быстро. Неизвестного задерживали и доставляли в отделение полиции. И каждый раз убеждались, что это не Фадеев, просто похожий человек, просто человек, который, как показалось наблюдателям, вел себя подозрительно. По несколько часов каждого задержанного допрашивали, выясняли, знаком он или нет с Тюриными, с Фадеевыми. И каждый раз это оказывалась обычная «пустышка», ложный след.

Гуров терпеливо ждал. Он часами просиживал перед своим ноутбуком, пытаясь придумать новые направления, новые ходы, которые могли бы помочь напасть на след Фадеева. Он ведь должен где-то жить, что-то есть, может быть, где-то работать.

Тревожный звонок раздался по мобильному телефону в половине восьмого вечера. Гуров быстро схватил трубку.

— Ты еще на месте, Лева? — спросил Крячко. — Новость есть для тебя. Я тут переговорил с одним типом. Они с Тюриным сидели вместе по третьему разу. Мерзости много всякой рассказал, аж воротит, но и в этом дерьме нашлось золотое зернышко. У Тюрина есть дочь!

— Что? Дочь? — Гуров стиснул трубку так, что побелели пальцы. — Где живет, кто мать?

Ему в этот момент показалось, что именно этого сообщения он и ждал. Не чего-то подобного, а именно такого. Дочь! Вот почему Фадеев все еще выслеживает, вот почему все еще ведет себя так, будто он на охоте. Его месть пока не удовлетворена. Все, что было до этого, — просто необходимость. А это — самое главное! Все правильно, именно ее будет искать Фадеев. Не просто кровь за кровь, не просто покарать убийцу. Нет, он хочет ударить по потомству, по будущему. Оборвать ниточку так же, как оборвали у него самого.

— Тюрин в колонии получал письма. Один раз он получил письмо и плакал. Это сиделец узнал от самого Тюрина, он с ним поделился, что у него дочь родилась два года назад. Но это не жена, это какая-то… просто он с ней переспал, а она «залетела». И вдруг решила ему написать. Адрес через мать узнала.

— Ты адрес знаешь? Выяснил? Стас, это очень важно! Вот она — главная цель Фадеева!

— Ты уверен? Зачем ему девчонка? — Крячко помолчал, потом тихо добавил: — Так ты думаешь, что он с ней поступит так, как Тюрин с его дочкой?

— Думаю! — отрезал Лев. — И, уверен. Я Фадеева, как мне кажется, лучше себя самого изучил. Я о жене столько не думаю, сколько о нем. Взвешиваю, примериваю ту или иную реакцию. Адрес, срочно адрес, Стас! Мы можем опоздать. Фадеев и так очень долго мстит. Целых девять лет! Я не знаю ни одной подобной нервной системы или психики, которая бы столько выдерживала негативную нагрузку.

Машина подъехала к старому четырехэтажному дому на Центральной улице. Небольшой поселок Новоникольское в сорока километрах от МКАДа в это время суток казался вымершим. Горел свет в окнах домов, по большей части, одноэтажных. Темнело здание администрации под тремя тусклыми фонарями, едва освещавшими площадь со старым асфальтом.

Крячко выключил фары и заглушил двигатель. Наклонившись, он посмотрел на окна дома через лобовое стекло машины и с сомнением произнес:

— Все-таки ты горячишься, Лева. Подождали бы спецназ, те спокойно приехали бы и блокировали вокруг. Без шума и пыли. Может, не будем ничего предпринимать? Час ничего не решит. А через час они будут здесь. Ну, я могу позвонить и поторопить, соврать чего-нибудь. Они полетят как самолет, хотя мне потом влепят «строгача».

— Хватит болтать! — Гуров решительно взялся за ручку двери. — Ты не знаешь, что может произойти за час? Мы и так потеряли четыре дня с того самого момента, когда Марина рассказала о Фадееве. А с того момента прошло уже больше трех месяцев. За это время Тюрина дважды была на могиле сына. Ты понимаешь, что он мог проследить за ней, выяснить, где она живет, и убить. Спокойно мог. За три месяца медведя можно научить на велосипеде ездить, не то что простое убийство организовать. А он мать Тюрина не убил. Что это значит? То, что не она ему нужна!

— Ладно, пошли, — пожал плечами Крячко.

Сыщики разделились и обошли дом вокруг, каждый со своей стороны. Освещенным был только фасад с улицы, да часть двора, в котором росли старые высокие деревья. Двигаться приходилось осторожно и, по возможности, не привлекая внимания возможного постороннего наблюдателя. Кто знает, может быть, Фадеев как раз сейчас сидит на детской площадке в темноте и смотрит на окна Регины Опариной. В окнах был свет, значит, женщина дома. Естественно, что десятилетняя девочка тоже.

Крячко появился из темноты беззвучно, как привидение. Он подошел к напарнику и тихо шепнул:

— Никого. Там только парочка целуется на углу. Самое темное место. Значит, никого поблизости. Пошли?

— Нет, Стас, ты остаешься.

— Не