— Но вдруг Вероничка, искорка моя, тебя схомутала! — вновь повеселел Егор Петрович. — Ха-ха-оха-хо! А я, вот что значит чутьё, велел всю твою подноготную вывернуть наизнанку. А там!.. Охо-хе-хо! Письмо этой барышне, как её? Шишкина? Мишкина? Мои архаровцы, как увидали, что ты школьником с жёнушкой самого Ермака переписывался, сразу стойку сделали! Э-хе-е! И опс! Там эта песенка твоя, чудесенка!

Егор Петрович согнулся в приступе хохота и долго ещё смеялся, закрыв покрасневшее лицо руками и сквозь пальцы поглядывая хитрым слезящимся глазом. Отсмеявшись, он убрал от лица руки и придирчиво оглядел Славку.

— Так… — поморщился свет Стахнов, доставая из кармана руфон. — Сейчас мы вот как поступим…

Он ткнул в экран пальцем и поднёс трубку к уху.

— Мишань, что там с одеждой для Ярослава… Как тебя, забыл, по батюшке?

— Алексеевич.

— Ярослава Алексеевича. Да любой. Хотя стой! Там голубой есть, вот его. Подожди!

Он прикрыл трубку рукой и наклонился к Славке.

— У тебя какой размер ноги?

— Сорок пятый.

Егор Петрович на несколько секунд задумался и снова приложил трубку к уху.

— Миша, а у тебя какой размер ноги? Ага. Свои выходные туфли прихвати тогда. И носки новые! И мою рубашку из гардероба! Любую! Да и быстро давай! Всё, жду!

Он бросил руфон на столик и влажными влюблёнными газами посмотрел на Славку.

— Даже не верится, что это происходит! Тебя мне сам бог послал, не иначе! Бог искусств Аполлон! Ха! И фурии-эринии с ним за компанию! И я им отплачу сполна — возведу на Олимп нового героя! А, Слава! Имя-то у тебя какое! Говорящее! Всё в масть! С таким именем только на Олимп! Только туда! Сам станешь кем-то вроде бога! Ой, повезло мне! А тебе-то как повезло!

Он хлопнул себя по острому колену и извлёк из портсигара очередную папироску. Третью по счёту.

— Пить врачи запретили, вот приходится заменять, — пояснил он, вертя папироску между пальцами. — И тебе пить я не советую, кури лучше анашу.

Этот дружеский совет Великого Второго как нельзя лучше иллюстрировал разницу между двумя мирами — тем миром, в котором Славка когда-то жил, и тем, перед хрустальным входом в который он теперь оказался. За анашу простого гражданина мигом люстрируют, а «светлому» это, получается, как воды попить.

И Егор Петрович пил. Жадными глотками пил он густой дым, шумно выдыхая в сторону Славки. Черты его лица заметно оплыли, и пьяный взгляд остановился, зацепившись за какую-то видимую только ему одному точку. Некоторое время он так и сидел с тлеющей папиросой в руке, разглядывая пустоту. Потом встрепенулся, заморгал, усмехнулся чему-то, ткнул недокуренной папиросой в пепельницу.

В дверь постучали. Вошёл Михаил. В руках он держал чехол для костюма и начищенные до блеска чёрные туфли. Михаил положил костюм на диван, поставил рядом туфли и снова встал у дверей, ожидая указаний и растерянно поглядывая на Славку.

— Что с Дианой? — повернулся к нему Егор Петрович. — Ты сказал летунам?

— Так точно, Ваша Светлость! Уже скоро будут здесь.

— Да ты что?! — Егор Петрович встрепенулся и посмотрел на часы. — Это уже столько времени прошло?! Вот что значит хороший собеседник!

Он довольно потёр руки и подмигнул Славке.

— Давай-ка снимай с себя это тряпьё и переодевайся. Вон тебе костюм, сорочку и всё что надо принесли. Давай.

— Здесь? — спросил Славка.

— А кого стесняться? Я голым тебя уже видел! Здесь переодевайся, конечно! Миш, а ты распорядись нам сюда чайку подать и чего-нибудь лёгкого пожевать.

— Сделаю! — щёлкнул каблуками воевода и вышел.

Костюм оказался Славке впору: и по длине рукава и штанин, и в плечах, и в талии — всё было как на него пошито.

Егор Петрович тоже оценил:

— А ты хорош! Хоть сейчас на плакат!

Он встал, подошёл к Славке и оглядел его более внимательно.

— Хорош! Внешность актёра — это как упаковка для его таланта. А продаёт, как известно, именно упаковка. И здесь я за тебя спокоен. Вот возьми-ка…

Он протянул руку и на его открытой ладони Славка увидел браслет. Изящный составной серебряный браслет.

— Просто пока примерь. Привыкни немного. Он станет твоим, но попозже. Сначала надо будет вытянуть тебя из небытия, так сказать, легализовать тебя обратно. А потом, если всё пойдёт по плану, ты сможешь носить этот браслет постоянно. Примерь… давай помогу.

Егор Петрович быстро и ловко накинул кольцо браслета на Славкину руку. Щёлкнула застёжка.

— Ну как?

Славка разглядывал своё запястье, но никак не мог принять, что это именно ЕГО запястье. Он видел тонкую насыщенно-голубую материю пиджачного рукава, из-под которого на несколько сантиметров выглядывал белоснежный манжет сорочки. Дальше начинался участок загорелой живой кожи, рассечённый серебряной лентой браслета. Чужой пиджак, чужая сорочка, чужой браслет. И рука, получается, чужая. Не его. И сам он во всём этом — чужой. До окостенения незнакомый, фальшивый, придуманный.

— Это не я, — скомкано ответил Славка.

— Это ты. Новый ты. Тот, каким можешь стать. Каким станешь! Пойдём, присядем. Нам надо кое-кого дождаться, чтобы окончательно решить вопрос твоего перевоплощения.

Они снова уселись в кресла.

Помолчали, каждый по-своему привыкая к новому образу Славки. Образу, который до неузнаваемости изменил его всего несколькими штрихами. Егору Петровичу было достаточно того, что он видел. Тем более он умел смотреть далеко вперёд и, несомненно, без труда мог себе представить то время, когда эта оболочка, кажущаяся сейчас такой неумелой и неубедительной, прирастёт к своему носителю. Внешнее и внутреннее смешаются, представив свету новый популярный коктейль. Как назвать его? «Неутолимая жажда мести», не иначе!

Славка мог как угодно далеко заглядывать в прошлое, но он не умел смотреть вперёд, в то грядущее, которое было ему незнакомо не только в силу отсутствия дара провиденья, но и в чисто практическом смысле. Он не знал, как живут «светлые», поэтому для него все перспективы были словно в тумане. Разве что сквозь непроницаемую дымку нет-нет да и пробивались какие-то яркие и радостные всполохи.

Раздался робкий стук.

Дверь открылась и в кабинет въехала высокая сверкающая хромом тележка. Тележку толкала Чита.

Снова в красном-атласном. Волосы убраны в хвост. Она катила тележку, не поднимая глаз, поэтому не заметила Славку. А он вжался в кресло и виновато смотрел на неё уже через призму своего предательства, ведь предлагал ему Егор Петрович остаться с ней. Пусть даже в качестве кривенькой альтернативы. Но был выбор. И он, не задумываясь, отмёл вариант жить тут с ней в домике с яблонькой и огородиком. Потому что человек всегда хочет большего. А в ценности маячащих перед ними перспектив люди чаще разбираются не сердцем, а желудком. И он, он тоже не сердцем выбирал! Но, даже понимая это, не собирался ничего менять. Переживать потери он за свою жизнь научился прекрасно. Теперь настало время учиться переживать приобретения.