– Ты порываешь со мной? Отдав кольцо?

– Послушай, Лаура. Мне никогда не стать тем, кем ты бы хотела меня видеть. Мне никогда не дать тебе то, что ты хочешь иметь. Я не могу обещать, что не буду ездить на велосипеде и есть лапшу из пакетиков, когда мне стукнет шестьдесят. Прости, Лаура, но я тебе не подхожу. Но где-то там… – Ник неопределенно махнул рукой в направлении города, страны, мира, – есть человек, который подходит. И я хочу, чтобы ты нашла его.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Пусть Ева с Сергеем проводят тебя домой, хорошо?

– Я поверить не могу. Куда ты идешь?

Ник не ответил. Он просто отступил назад, с теплой улыбкой помахав Лауре.

А затем покинул здание. По лестнице.

Поскольку ночь была жаркой, Жюстин удобно устроилась поспать прямо на террасе, под звездами. И спокойно тоже, поскольку одним из немногих плюсов жизни в засушливой местности является отсутствие москитов по ночам.

Около трех утра Жюстин разбудили возвратившиеся с вечеринки родители: Мэнди взялась сюсюкать с Люси, а Дрю – стучать дверцами кухонных шкафчиков в поисках аспирина. Вскоре огни в доме снова погасли, и Жюстин начала уплывать в сон под шуршание насекомых на высохшей земле сада.

Вероятно, температура перед самым рассветом упала, и, похоже, Жюстин разбудило именно это. А может быть, все дело в шестом чувстве, шепчущем, что рядом с ней кто-то есть, и он наблюдает за ней, спящей. Как бы там ни было, Жюстин открыла глаза и увидела Ника Джордана, сидящего в паре метров от нее в измазанной кровью рубашке и с накинутым на колени черным пиджаком. Она резко села, вытаращив глаза.

– Ник?

– Вопрос, – объявил он. – Почему ты это сделала?

– Что ты здесь делаешь?

Ник наклонился вперед, опершись руками на колени.

– Мне нужно знать. Почему ты это сделала.

– Но как ты вообще узнал, что я здесь?

Из «Галактики» Ник побежал через весь город к Эвелин Тауэрс, где Осси Кармайкл открыл дверь квартиры Жюстин в боксерских трусах с Дорожным бегуном[105] и в сопровождении облака едкого дыма марихуаны.

– Твой брат сказал мне, – ответил Ник.

Жюстин посмотрела сначала на свое запястье без часов, а потом на луну.

– Это который сейчас час?

– Сейчас полпятого.

– Как, черт возьми, ты сюда добрался?

Вот это было нелегко. К тому моменту, как Ник понял, что путь его лежит в Эденвейл, поезда уже перестали ходить. Он бы поехал и на велосипеде, но дорога заняла бы восемь часов, а ему казалось, что восьми часов у него нет. Он бы заплатил за такси, если бы выбора не осталось, но этим вечером он уже подарил кольцо, которое стоило больше, чем он заработал за последние полтора года, и выписал карт-бланш на лечение покалеченной одноглазой дворняжки.

– Если коротко, то на попутках, – сказал он.

– А если подробнее?

– Расскажу через минуту. Но сначала хочу, чтобы ты мне сказала. Почему ты это сделала.

Жюстин прикусила губу.

– Мне так жаль, Ник. Я не хотела ничего…

Ник нетерпеливо затряс головой.

– Не извиняйся. Мне вовсе не это нужно. Я хочу понять.

– Ты, правда, не знаешь?

– Я думаю, что знаю, но не хочу гадать, – объяснил Ник.

Она собралась было что-то сказать, но тут же остановилась. Снова начала.

Остановилась.

Наконец она выпалила:

– Я сделала это, потому что не хотела, чтобы ты перестал быть собой. Я сделала это, потому что не хотела, чтобы ты отказывался от всего, что тебе важно. И я все еще не… хочу, чтобы ты это делал.

– Но ведь это еще не все, да? – настаивал Ник. – Я хочу сказать, почему тебя это так волнует? Почему тебя это волновало настолько, что ты решила рискнуть своей работой?

– Это было по-настоящему глупо. И неправильно.

– Да. И то, и другое, и в максимальных объемах. Но это не ответ на мой вопрос. Почему тебя заботит, что я делаю со своей жизнью? Какая тебе разница?

Густые, темные брови Жюстин сошлись на переносице, а лицо дрогнуло.

– О, да ладно, Ник. Ты знаешь.

Он видел, что в уголках ее глаз блестят слезы. Она несколько раз тяжело сглотнула, пытаясь не расплакаться. Однако это не помогло. Слеза скатилась по ее щеке, но, хоть Ник и почувствовал укол вины, он продолжал настаивать.

– Мне, кажется, я догадываюсь, но хочу, чтобы ты это сказала.

Вторая слеза скатилась на этот раз уже по другой щеке.

– Думаю, я, возможно… люблю тебя, – сказала она.

Тут Ник сел рядом с ней. Он обхватил ее подбородок ладонью и нежно вытер слезы большим пальцем.

– Ну, тогда все в порядке.

– Правда?

– Да. Потому что я тебя тоже люблю.

– Правда?

– И мне так жаль, что я был слишком глуп, чтобы заметить это. До сих пор.

– Почему до сих пор?

– Ну, это длинная история.

На черном небе все еще горели звезды, когда Ник Джордан начал рассказывать Жюстин Кармайкл о том, как он провел этот вечер. Он рассказал ей о том, как собака выпрыгнула из кабриолета и попала под машину, об актере, игравшем Ромео, и его выбитом зубе, валяющемся на авансцене, о ветеринаре и о том, что она оказалась знакома со сбитым псом по приюту, и о сломавшемся лифте, и о Фиби Винтергрин, которая знает Шекспира так же хорошо, как сама Жюстин, и которая влюблена в Люка Фостера, который еще слишком зелен, чтобы понять, что делать с тем, что он почти наверняка тоже любит Фиби, и о Блесид Джонс, которая посмотрела ему прямо в глаза, и о том, что ее песня, написанная после случайной встречи в баре, перевернула всю его – Ника – жизнь, и как он попрощался с Лаурой в дверях бального зала «Галактики», и что он почти уверен, что заметил облегчение в ее глазах, и о том, что он думал о ней – Жюстин – в такси, еще до того, как собака выскочила на дорогу, а потом когда пришлось выбирать, играть ему Ромео или нет, а потом в лифте; а еще рассказал про мысли о том, что у каждого внутри есть свои скрытые мели, но теперь-то он знает – и, возможно, это все благодаря Нептуну в Водолее и духовным силам Вселенной, нашедшим путь к его душе, прямо как говорил Лео Торнбери – что мелких заводей ему впредь будет недостаточно. И это стало его новогодним обещанием.

Когда он закончил, небо уже не было черным, скорее, его можно было назвать просто серым, если не вглядываться, различая мельчайшие его оттенки.