Чуть раньше вечером, Мэнди Кармайкл, наряженная в слишком короткий халатик медсестры, и Дрю Кармайкл, в авиаторских очках и потрепанной летной куртке, пытались уговорить Жюстин отправиться с ними на предновогоднюю вечеринку. Ее проводили Макферсоны в сарае для стрижки овец, а темой было «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь».

– Не могу придумать костюм, – ответила Жюстин, понимая, что говорит сварливым тоном.

– Но ведь ты можешь одеться кем угодно, милая, – сказала Мэнди. – Вообще не важно. Я, например, никогда не хотела быть медсестрой. Просто решила, что если у тебя красивые ноги, надо их иногда показывать, да?

– Мак выставит бочку своего знаменитого пунша на сорок четыре галлона, – вставил Дрю.

Пьяные пятидесятилетние друзья родителей, беседы с родителями школьных друзей об их (друзей) успехах, свадьбах и детях. Пыльная солома. Насморк. Вездесущий запах овечьего дерьма и ланолина.

– Не думаю, что смогу это выдержать, папуль. Не сегодня.

И вот наступила полночь, а с ней и новый год. Жюстин сделала глоток джина с тоником. В телевизоре празднующие пели, обнимались и целовались, восторженные репортерши что-то вещали ярко накрашенными ртами, а в небе вспыхивал и сгорал нитрат калия. Мир прекрасно обходился без нее, но ей не хотелось на это смотреть. Она нажала копку «выкл.» на пульте, вышла на заднюю террасу, подтащила одно из домашне-уличных кресел матери к краю деревянного настила, откуда было лучше видно небо.

Подняв голову к звездам, Жюстин прошептала:

– Давайте попробуем в этом году справиться получше, хорошо?

Под неподвижным стеклянным лифтом на фасаде казино «Галактика» огни светофоров мигали изумрудным, янтарным, рубиновым. Машины ехали и останавливались. Ярко освещенное чертово колесо делало круг за кругом, перенося очередную компанию пассажиров на десять минут вперед в будущее. Ник жал кнопку экстренного вызова снова, и снова, и снова, пока, наконец, не сдался и не уселся на пол.

Девочка достала бутылку из рюкзака и – хоть та и была практически пуста – протянула ее Нику.

– Имбирное пиво Стоуна? – удивился Ник. – Правда? Поверить не могу, что вы, ребята, еще пьете эту лабуду.

Тем не менее, сам он сделал из бутылки большой глоток. Обжигающая сладость сперва заставила его поморщиться, но затем нахлынули вызванные ей воспоминания. Песчаный пляж, отдаленный рокот басов и подростковая версия Жюстин, которая, прислонившись к его груди, показывала на что-то в ночном небе. Что же она тогда сказала?

– Но в это время в небе плясала звезда, – пробормотал Ник себе под нос, и девочка напротив улыбнулась ему.

– Под ней-то я и родилась, – продолжила она. – Что ты сказала[101]?

– Но в это время в небе плясала звезда, – повторила девочка, – под ней-то я и родилась.

Ник моргнул.

– Ты знаешь эти строчки?

– Конечно. Это Беатриче, из «Много шума из ничего». А я-то думала, что и тебе они знакомы… Ромео.

Ник поморщился.

– Вы двое были в Ботаническом саду сегодня?

Ребята кивнули.

– Так вы и пса видели? Вы видели все?

– Ага, – подтвердила девочка. – Это было потрясающе. То, как ты вжился в роль, без подготовки и всего прочего. По тебе и незаметно было, что ты не играл Ромео с самого начала.

– Спасибо, – сказал Ник. – Я отвез пса к ветеринару. Сразу после спектакля. Надеюсь, с ним все будет в порядке. Я Ник, кстати.

– Фиби. А он – Люк.

– Она тоже актриса, – вставил Люк.

– Правда? – спросил у девочки Ник. Фиби изобразила смущение.

– Ты не поверишь, как она любит Шекспира. Она просто потрясающая, – с жаром сказал Люк, а Фиби на этот раз покраснела. – Она знает все цитаты, и монологи, и все такое. Ругательства тоже. В гневе она бывает страшной. Проверь ее. Давай. Могу поспорить, она знает все, что ты спросишь.

Ник пожал плечами. Все равно, делать было больше нечего.

– О время, – процитировал он, – здесь нужна твоя рука…

– Мне не распутать этого клубка! – даже не пыталась девочка изобразить задумчивость. – Виола, «Двенадцатая ночь»[102].

– Зло есть добро, добро есть зло, – поддразнил Ник.

– Ведьмы из «Шотландской пьесы», – сказала Фиби, постукивая по кончику носа. – Летим, вскочив на помело![103]

– Видишь? – просиял Люк.

– У меня есть подруга, точь-в-точь как ты, – сказал Ник Фиби. – У нее тоже нереальная память. Стоит ей один раз увидеть сценарий, и он словно отпечатывается у нее в мозгу. Она тоже иногда слегка пугает, но с ней здорово учить роли. То есть было здорово.

– Было? – спросила Фиби с проснувшимся интересом.

Ник вздохнул.

– На самом деле, это долгая история. И если нам повезет, то мы не пробудем здесь достаточно долго, чтобы услышать ее целиком.

За стеклом, на самом большом и высоком билборде из всех начала обновляться картинка. Ярчайшая, ядовито-розовая с золотом афиша нового мюзикла постепенно сменилась чернотой, а когда появилось новое изображение, Ник понял, что оно отлично ему знакомо.

На нем была Лаура, стоящая по пояс в пруду с лилиями, а ее идеальную грудь прикрывал лиф платья, похожий на розовые, в легких прожилках, лепестки цветка Лицо ее одновременно было мечтательным и искушающим; руки, поднятые над головой, были расслаблены, запястья чувственно изогнуты, а кончики больших пальцев соприкасались с кончиками указательных. Внизу было большими буквами выведено: ВОДЯНАЯ ЛИЛИЯ.

Ник мрачно усмехнулся.

– Что? – озадаченно спросила Фиби.

– Это моя девушка, – объяснил Ник.

Когда Фиби завертела головой, ее тугие кудряшки лишь чуть шевельнулись. – Что? Где?

– Вон, на билборде.

– Девчонка из «Водяной лилии»? Ты серьезно? – спросил Люк. – Вау. Счастливчик.

Фиби задумалась. Потом нахмурилась. Открыла рот, чтобы что-то сказать. Закрыла его. Наконец она решила обратиться к Люку:

– С чего ты взял?

– С чего я взял что? – озадаченно уточнил Люк.

– С чего ты взял, что он – счастливчик? То есть я не хочу показаться фанатичной озлобленной феминисткой, но то, что она красивая, еще не значит, что он счастлив.