– Отпусти ее, или он умрет.

– Манон, – с мольбой обращается к ней Лу. – Не надо, пожалуйста…

– Тихо, Лу. – Глаза Манон светятся маниакальным безумием, и увещевать ее явно бесполезно. Архиепископ кричит и кричит. Вены под его кожей чернеют, как и ногти, и язык. Я в ужасе смотрю на него.

Нет. Я потряс головой, отпустил руку Лу и отшатнулся от окна. Когда-то Архиепископ казался мне бессмертным. Могущественным, несокрушимым. Воплощением самого Господа.

– Я знаю, как это больно, – прошептала Лу. – Но ты должен его оплакать, Рид, иначе никогда не сможешь его отпустить. Ты должен прочувствовать утрату.

От ее слов на ум явилось другое непрошеное воспоминание.

Кровь течет у меня из носа. Отец Фома говорит, что я гадкий мальчишка, потому что вздумал драться с уличными беспризорниками. Они ненавидят меня за то, что я живу при Церкви, что у меня есть теплая еда и мягкая постель. Отец Фома говорит, что меня нашли среди мусора. Говорит, я должен был бы оказаться среди них, вырасти в бедности и жестокости. Но все вышло иначе, и благодаря горячей еде я стал высок, а благодаря мягкой постели – силен.

И я преподал им урок за то, что они ударили меня в спину.

– Вернись!

Отец Фома гонится за мной по собору с розгой. Но он уже стар, и я, смеясь, с легкостью убегаю. Он останавливается перевести дух.

– Дрянной мальчишка, попомни мои слова, я все доложу Архиепископу!

– Доложишь мне что?

Услышав этот голос, я спотыкаюсь и падаю. А когда поднимаю взгляд, то вижу перед собой Архиепископа. Прежде я видел его только издалека – обычно он стоит за кафедрой, а я у скамьи. Священники заставляют меня умываться и лупят по мягкому месту, чтобы я не мог сидеть во время мессы.

Но я все равно сижу.

Отец Фома выпрямляется, тяжело дыша.

– Этот мальчишка сегодня утром чуть не искалечил ребенка на Восточной стороне, Ваше Высокопреосвященство.

– Он первый начал! – Я утираю кровь с носа, сверля их сердитым взглядом. Розги я не боюсь. Вообще ничего не боюсь. – Он с друзьями меня подкараулил и напал!

Архиепископ поднимает бровь, услышав мои дерзкие слова.

– И ты свершил над ними правосудие?

– Они это заслужили.

– Верно.

Он обходит меня по кругу, будто оценивая. Я зол, но мне все же не по себе. Я слышал о его солдатах. Его охотниках. Возможно, я стал слишком высок. Слишком силен.

– Пусть, как вода, течет суд, и правда – как сильный поток.

Я, моргая, смотрю на него.

– Что?

– Как твое имя, юнец?

– Рид Диггори.

Архиепископ повторяет мое имя. Пробует на вкус.

– Впереди у тебя очень светлое будущее, Рид Диггори. – Он коротко кивает отцу Фоме. – Когда закончите с мальчиком, приведите его ко мне в кабинет. Начнем его обучение незамедлительно.

Жан-Люк шагал рядом с гробом. Рядом с Архиепископом. Там, где следовало идти мне. Даже издали, даже в дождь я видел, как покраснели его глаза. Горячие слезы покатились и по моим щекам. Я яростно их утер. Было время, когда мы с ним утешили бы друг друга. Оплакали бы утрату вместе. Но не теперь.

– Еще раз, Рид.

Голос Архиепископа заглушает шум тренировочной площадки. Я подбираю меч и оборачиваюсь к другу. Жан-Люк ободрительно кивает.

– Ты сможешь, – шепчет он, снова поднимая меч. Но я не могу. Рука у меня дрожит, пальцы болят, из пореза на плече струится кровь.

Жан-Люк куда лучше меня.

В глубине души я гадаю, зачем мы здесь. Новопосвященные вокруг старше нас, они – мужчины, а мы еще только мальчишки. Четырнадцатилетние юнцы и мечтать не могут о том, чтобы стать шассерами.

«Но с каждым днем ты становишься все сильнее, – вспоминаю я слова Архиепископа. – Используй свой гнев. Обостри его, отточи, преврати в оружие».

Гнев. О да. Мы с Жаном-Люком очень злы.

Только этим утром в столовой нас подкараулил Жюльен. Капитан Оран ушел вместе с остальными, и мы остались одни.

– Мне плевать, будь ты хоть сто раз любимчик Архиепископа, – сказал Жюльен, прижимая клинок к моему горлу. Он на несколько лет старше нас с Жаном-Люком, но макушкой едва достает мне до подбородка. – Когда шассер Делькур уйдет в отставку, его пост займу я. Отбросу никогда не получить балисарды.

«Отброс». Так меня прозвали здесь, узнав, где меня нашли.

Жан-Люк ударил Жюльена в живот, и мы кинулись бежать.

И вот я решительно направляю клинок на Жана-Люка. Я не отброс. Я достоин внимания Архиепископа. Достоин его любви. Достоин стать шассером. Я им всем еще покажу.

Маленькие руки коснулись моего плеча и потянули на кровать. Я, даже не задумываясь, сел. Губы у меня дрожали. Я яростно боролся с отчаянием, которое грозило поглотить меня. С безнадежностью. Его больше нет. Архиепископа больше нет, он никогда не вернется.

Я убил его.

Толпа одобрительно кричит – так громко, что я почти не слышу, как рычит от боли Жан-Люк. Я не останавливаюсь. Не колеблюсь. Униформа мне мала, к горлу подкатывает тошнота, но я бью быстро и четко – и выбиваю меч из руки Жана-Люка. Обезоруживаю его.

– Сдавайся, – говорю я и наступаю сапогом ему на грудь. От возбуждения у меня кружится голова и туманятся мысли.

Я победил.

Жан-Люк скалится, держась за раненую ногу.

– Сдаюсь.

Капитан Оран встает между нами и поднимает мою руку.

– Вот и наш победитель!

Толпа безумствует, и громче всех мне аплодирует Селия.

Кажется, я ее люблю.

– Мои поздравления, – говорит Архиепископ, выходя на арену, и крепко меня обнимает. – Я очень тобой горжусь, сын мой.

Сын.

В его взгляде светится такая гордость, что у меня начинают слезиться глаза. Сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. Я больше не отброс. Я сын Архиепископа – шассер Диггори, – и мое место здесь. Я обнимаю Архиепископа в ответ так крепко, что он охает, смеясь.

– Спасибо, Отец.

Позади нас Жан-Люк сплевывает кровь.

– Я убил своего отца, – прошептал я.

Лу погладила меня по спине.

– Я знаю.