Янус был завербован год назад. Это не была та вербовка, которой больше всего боялись в его «конторе» и которая означала сотрудничество со спецслужбам и иностранного государства. Однажды он имел глупость оказать содействие московскому бизнесмену, за которого Януса просил один из его друзей еще по институту. Просьба была действительно пустяковой — нужно было помочь связями в оформлении сделки по экспорту некоторых химических веществ. Янус сделал это через своего коллегу, который! в свою очередь имел выход на соответствующие учреждения. Сделка прошла нормально, за исключением одной детали — вывезли из страны не просто химические вещества, а кристаллы, запрещенные к экспорту из России.

Об этой детали Я нус узнал простым и страшным образом. Во время командировки в Англию на приеме по случаю открытия международной конференции по экономическому сотрудничеству участники российскойделегации встречалисьс группой голландских предпринимателей. Среди последних был улыбчивый человек, который представился вице-президентом голландской химической корпорации и пригласил Януса на деловой ужин. В ресторане за кофе сказал, что его компания весьма признательна за оказанное содействие в получении кристаллов.

Ощущение, которое тогда Я нус испытал, стех пор оставалось сним. Мир разлетелся на тысячу кусков. Вся жизнь — начиная с фруктового мороженого за семь копеек, которое он во втором классе покупал на сэкономленные от школьных завтраков деньги, до звания майора, которое он получил затри недели до этого проклятого ужина, — все рухнуло и исчезло в черной пропасти, название которой было должностное преступление.

Улыбчивый сотрапезник умело держал паузу, и отего понимающей улыбки у Януса сводило лицо. Все, что предшествовало их встрече и что должно было последовать, мгновенно выстроилось в его натренированном мозгу с неумолимой логикой. Ему позволят придти в себя, дадут паузу в несколько часов, скорее всего до утра, и затем попросят об очередном более или менее безобидном одолжении. Может быть, более или менее щедро расплатятся. Это уже не принципиально, главное, его зацепили. А сорваться с крючка в таких случаях не позволяют ни при каких обстоятельствах. Дальше все покатится само, вплотьдоформаль-ной вербовки чужой спецслужбой.

Янус ошибся водном — его услуги были нужны не спецслужбе, а крупной химической корпорации. Узнав об этом, он не испытал ни малейшего облегчения. Он прекрасно знал ту банальную истину, что большие деньги в принципе не могут обойтись без поддержки политиков. А это означало, что рано или поздно в ходе взаимных расчетов услугами его великодушно уступят тем людям, которые, как и он сам, уважительно-фамильярно называют свою организацию «конторой», и от которых никакими одолжениями в сфере бизнеса не отделаться. Более того, от них вообще отвязаться нельзя.

С момента, когда улыбающийся голландец сообщил ему о реальной подоплеке сделки с химическими веществами, сознание Януса перестало быть единым. Оно разбилось на несколько осколков, каждый из которых по-своему отражал происходящее и тем самым дарил ему свободу выбора — быть отступником и негодяем или жертвой обстоятельств. Того выбора, которого в реальной жизни он сделать не смог.

Янус отстраненно и не без некоторого любопытства наблюдал за тем, как его «я» дробилось и корчилось, как ложь мешалась с истиной, запутывала ее, создавала невообразимый клубок логических построений и постепенно одерживала верх. Он не смог заставить себя сразу после встречи в ресторане пойти и сообщить руководству о произошедшем. Он был должен, просто обязан был сделать это. Но это означало бы конец карьеры, а он был не готов к такой жертве. И виновато в этом руководство «конторы» — сотрудник обязательно должен иметь возможность, в случае необходимости, придти безбоязненно повиниться, не тревожась за свое будущее, в этом гарантия от многих проблем. Услуги, которые он, Янус, сейчас вынужденно оказывает Ван Айхену и его людям, причиняют реальный ущерб его стране. Но этот ущерб ничтожен, несопоставим с вредом, который наносился теми, кто в разное время получал доступ к политическим рычагам и кормушке. Голландцы рано или поздно сдадут его спецслужбам. Однако пока это не произошло, и прямого нарушения служебного долга он не совершил. Ван Айхен подставляет Соловьева, чтобы отвести подозрения от него, Януса. Но он-то, Янус, против этого. Он возражает, протестует и однако невластен повлиять на исход дела. Кроме того, Соловьеву ничего особенно не грозит. На гражданке он будет получать в несколько раз больше, и в некотором роде Я нус станет для него благодетелем.

Снова остановившись у поворота набережной и глядя втемную воду, Янус глубоко вздохнул. В эти мгновения он впервые откровенно сказал себе, что здесь, в Голландии, он стоит перед окончательным выбором. До сих порой не сделал ни одного шага против своих. Подставляя Соловьева, он приблизился к последней черте, которую не переступит. Если Соловьева не удастся переиграть — а это сделать будет очень и очень непросто — то Ван Айхен решит его ликвидировать. Но уж здесь Януса будет не сдвинуть с места — он ни под каким видом не позволит Ван Айхену причинить физический вред Соловьеву. Он может поступиться многим и закрыть глаза на то, что произошло против его воли или в минуту слабости, но есть на этом свете вещи, которых он никогда не сделает.

* * *

Если все обстоит так, как я предполагаю, то ждать меня, скорее всего, должны на подъезде к институту. Причем особую деликатность соблюдать совсем не обязательно — если уж они решили скомпрометировать меня, то ликвидация с шумом скорее дойдет до нашего руководства и будет дополнительно работать на версию о моей связи с противником. Засветить они меня с грехом пополам засветили, так что теперь самое время закрыть тему.

Несколько раз глубоко вздохнув и относительно восстановив душевное равновесие, выбрасываю в окно недокуренную сигарету и поворачиваюсь к водителю.

— Дружище, давайте-ка разворачиваться. Я забыл один из чемоданов в аэропорту. Там очень важные бумаги и я не могу ждать до утра. Изведусь просто, изнервничаюсь, понимаете? Давайте-давайте, быстрее поворачивайте. Естественно, я оплачу дорогу в оба конца.

Водитель абсолютно спокойно качает головой, внимательно глядя перед собой:

— Придется вам потерпеть несколько минут. Здесь нет разворота.

Проклятое европейское законопослушание! Машина быстро и почти бесшумно катится по ночным улицам Гааги. Огни в окнах домов, в основном одно- и двухэтажных, погашены, узкие улицы пустынны. В самых узких проулках водитель не снижает скорости, и «опель» проносится впритирку к тесно припаркованным по обочинам машинам.

Наконец, он круто разворачивает машину, и мы направляемся обратно на вокзал. Некоторое время с трудом удерживаюсь оттого,