Шрифт:
Закладка:
В квартире было всего пять небольших комнат, половину из которых отвели под г. г. комиссаров транспортного отдела штаба той же 5-й советской армии… День и ночь, в каждую данную секунду, вся жизнь «артиста» Светланова была у этих комиссаров на глазах, как на ладони. Тут уж действительно пришлось во время самой жизни проявлять величайшие артистические способности. Игра была жуткая и длительная, ибо совместное сожительство продолжалось около полутора-двух месяцев.
– Где, товарищ Светланов, вы раньше пели, почему теперь нигде не выступаете, да покажите нам свой голос, – с ответами на такие вопросы комиссаров и их приятелей приходилось «маневрировать» почти каждый день и час.
Так как без конца сидеть без дела было нельзя, то пришлось вывесить на дверях квартиры объявление о том, что группой артистов и музыкантов даются уроки пения и музыки. Это объявление избавляло от лишних толков и разговоров, а также создавало впечатление, что люди «чем-то в сущности заняты». «Назвался груздем – полезай в кузов» – говорит русская народная поговорка. В результате такого «поворота» вопроса в числе первых учеников пения оказался живущий в той же квартире комиссар транспорта по фамилии Бирон, а в числе учениц по музыке его гражданская жена.
Молоденькая наивная девица из богатой семьи екатеринбургского купца и монархиста по странному стечению обстоятельств сделалась женой заядлого коммуниста и комиссара. Сама она в этом сознавалась, когда оставалась наедине с женою Светланова, но ничуть от этого не страдала и угрызения совести перед своими родителями, от которых она почти сбежала, не чувствовала. Дорожил, видимо, своей монархисткой-женой и комиссар Бирон. Лестно ведь пролетарию похвалиться было перед своими товарищами «белой дворянской костью да голубой кровью» избранницы своего сердца… Жили они между собою весьма недурно. Комиссар Бирон задаривал молодую жену всеми благами коммунистического и комиссарского привилегированного продовольственного и мануфактурного пайка. Всего у них вдвоем было всегда вдоволь, в то время как семья Светланова жила полуголодной жизнью. В городе достать ничего без продовольственных карточек было невозможно. За черным кусочком хлеба приходилось выстаивать в очередях многие часы. Остальные продукты кое-как удавалось доставать из-под полы у приезжих из ближайших деревень крестьян или с помощью посылаемых туда ходоков.
За последнее время и этот спасительный способ питания прекратился, так как по всем проселкам и главным путям, идущим в город, большевики расставили заградительные посты и караулы, которые отбирали положительно все, что только попадало им на глаза, а везущих жалкие крохи продовольствия для личного пользования арестовывали. Среди предметов дамского туалета молодой комиссарши встречались самые разнообразные и диковинные вещи, отобранные во время многочисленных обысков у «буржуев», не исключая носовых платков с метками… Императрицы. Этими диковинными вещами и комиссар Бирон, и его «любезная супруга» любили очень часто похвалиться перед членами семьи и другими спутниками Светланова. Когда во время одного из таких «сеансов» похвальбы всеобщее внимание привлекли на себя предметы личного белья, принадлежащего Всероссийской Императрице, на каждом из отдельных экземпляров которых красовались Императорские гербы, вышитые дивной гладью, то об истории их «приобретения» Бирон с особенным удовольствием рассказывал самые большие подробности, носившие временами самый скабрезный характер.
Говорил ли Бирон правду или только бахвалился для рисовки перед забитыми страхом обывателями, утверждать трудно, только от него приходилось не один раз слышать историю о том, как он, Бирон, участвовал в избиении русского Императора и Его мученической семьи в подвалах Ипатьевского дома, в городе Екатеринбурге, в июле 1918 года. Жутью веяло от того, чем хвалился большевистский комиссар по этому поводу, который явно стремился изобразить себя в этом акте не иначе как «народным героем и мстителем» или «выразителем народного гнева» против «кровожадного русского царя». Среди многих подробностей этого страшного мирового злодеяния Бирон с особенным удовольствием смаковал финальную картину расстрела царской семьи, когда изображал позы сраженных пулями членов Императорской русской фамилии, останавливаясь с садическим интересом над несчастными Великими Княжнами и матерью-Императрицей.
– Какие телеса, какие телеса!!! – восклицал в этой части своего безгранично циничного повествования комиссар транспорта 5-й советской армии…
Между прочим, Бирон тогда утверждал, что убийство всей царской семьи и Государя Императора произошло по приказу из Москвы и совершено было в ночь на 21 июля 1918 года. Когда впоследствии автор настоящих воспоминаний делился впечатлениями об этом самом материале, слышанном им лично из уст названного комиссара, с генералом М.К. Дитерихсом, на которого Верховным Правителем адмиралом А.В. Колчаком была возложена задача официального расследования убийства царской семьи, то дата, названная Бироном, признана была совершенно не отвечающей действительному сроку убийства, которое, по мнению генерала Дитерихса, произошло в ночь на 18 июля, то есть на три дня раньше, чем указывал Бирон. Кроме того, всю версию рассказа Бирона генерал Дитерихс признал «вымышленною» самим Бироном из простого хвастовства. Генерал Дитерихс подчеркнул при этом, что «подобной манией хвастовства, как показали материалы подробного его расследования, страдали многие из советских деятелей», которых в той или иной форме приходилось допрашивать самому Дитерихсу и членам его расследовательной комиссии в качестве привлеченных по делу екатеринбургского кровавого злодеяния.
Светланову очень хотелось каким-нибудь способом уговорить комиссара Бирона или его «супругу» или отдать на память, или продать хоть один из носовых платков, принадлежавших Ее Величеству. Помнится, как сейчас, перед глазами автора сих строк жена Бирона вертела в руках один из таких тонких платков, на котором красовалась монограмма «А» с короной и с маленьким вышитым внизу под монограммой номерком «95». Но комиссарша была неумолима. Ей было лестно сморкаться в этот дорогой платок, быть может не один раз орошенный священными и горькими слезами несчастнейшей из русских женщин, матерей – Всероссийской Императрицы Александры Феодоровны – супруги последнего русского венценосца Государя Императора Николая II Александровича.
Тягостно было находиться в положении немого свидетеля в районе, где совершалась невероятная драма в жизни Российского Государства и помочь которой не было никакой фактической возможности. Автор настоящих воспоминаний попал в Пермь при совершенно случайных обстоятельствах и, естественно, никого из местных жителей здесь не знал вообще. Это обстоятельство затрудняло общую ориентировку, получить сведения для которой можно было только из советских газет да из случайно оброненных комиссарами фраз и разговоров.
Очевидно, в городе были какие-то тайные и национальные русские группировки, но связаться с ними было трудно и рискованно. На каждом шагу могла быть провокация со стороны зорко следивших
