Утро 17/XI застало нас еще на казачьем посту на р. Чендырь. С разными мелкими хлопотами и расчетами вступление затянулось, а главное, нужно было у наших границ узнать все случаи ограбления русских подданных персидскими туркменами. Поэтому я решил в этот день пройти вдоль нашей границы до поста Кизил-Имам и там заночевать, выступив 17/XI 91 г. только в 5h 15m Дня со всем своим конвоем и проводниками из гоклан. К вечеру мы прибыли на казачий пост Кизил-Имам, где и заночевали.

Весь день 18/XI 91 г. мы оставались на месте, куда и явились жалобщики со своими претензиями, и я терпеливо их выслушивал через переводчика, записывал и в них разбирался. Вышла случайная, но полезная для нас дневка, так как весть о моем движении далеко нас опередила, уменьшая всякие неприятные случайности. Теперь нам предстояло идти через земли гоклан в дружеском расположении которых я был более или менее уверен. Но гокланы с юмудами были в жестокой вражде, проявлявшейся отдельными мелкими стычками и нападениями.

Поэтому все же требовалась известная осторожность, да с нами все-таки были и опытные, надежные проводники из гоклан. Поэтому с легким сердцем мы провели и эту ночь в Кизил-Имаме. Утром 19/XI 91 г. в 8h на Кизил-Имамском посту Н=800 фут, t=5°R. Рассчитались за ночлег и, дружески простившись, мы с Божьей помощью бодро двинулись воинственным маленьким караваном.

В 6h 55m вечера мы достигли кочевья Клыч-ишана[165]. Местами под конец перехода дорога идет узким карнизом над обрывом и опасна, затем вблизи первых кибиток кочевья мы перешли последний раз вброд р. Карнава. Не доходя 6 верст до аула (у первого брода, причем дорога далее идет немного руслом) меня встретил брат Клыч-ишана с хлебом-солью в сопровождении 20 конных (без оружия) туркмен с приветом русскому чиновному лицу и заявляя, что очень рад нашему приезду к ним. Пошел дождь, и последние 5 верст шли в темноте и под ливнем до самого места, где были нам отведены кибитки. Кроме ишана кибитку приготовил и другой гоклан. Чтобы его не обидеть, я приказал взять у него заготовленный им для нас фураж, а заплатить и за кибитку, и за фураж.

Ишан – обычный на Востоке тип святоши: живет отлично, имеет 10 кибиток и пользуется большим влиянием среди своих соотечественников. Он встретил меня подле кибитки и ввел в нее. Одет он был в дорогой шелковый халат с чалмой сеида[166]на голове вместо овчинной туркменской папахи. Угостил меня чаем. Поговорили. Ишан старался иметь такой вид, как будто он все на свете знает и даже[то], что я думаю еще ему сказать. Влиятельный тон голоса другого человека в его присутствии ему не нравился, и он скоро ушел, сославшись на свою болезнь.

Ночью шел сильный дождь. Утром я убедился, что кибитка ишана старя и рваная. Я приказал передать это ишану и спросить его, почему он отвел мне такую кибитку. Ишан приходил к уряднику Каракозову (переводчику туркменского языка) извиняться, ссылаясь на то, что шел дождь, а я поздно приехал, а потому он не успел приготовить лучшей кибитки, не желая обижать кого-либо[из] своих, очищением для меня их жилья, но что для меня уже было приготовлено помещение и в другом месте. Я приказал ему передать, что принимаю его извинения, но чтобы он помнил, что русского начальника надо принимать в самой лучшей кибитке. Ишан воспитывался в Бухаре. Его отец тоже был ишан; один из сыновей теперь воспитывается в Бухаре. Влияние ишана на туркмен очень велико. Даже самые отъявленные грабители не трогают его скота и имущества, немедленно возвращая, если случайно захватили что-либо ему принадлежащее, а он потребует возвращения взятого.

Ночь прошла спокойно. Ишану за ночлег заплатил 20 кранов, что произвело на него хорошее впечатление.

Утром 21/XI стало проясняться, начиная с 10h. Пасмурно и прохладно.

Произвел допрос свидетельских показаний по делу ограбления русскоподданного Очанджанова, пригласив на это разбирательство и ишана, который сам записал показания. Вперед теперь послал в аул Генча состоящих при мне Каштагана и муллу Аваза приготовить мне там ночлег.

В ауле Генча оказалось нельзя было остановиться, ибо старшины, боясь ответственности перед персидскими властями или, вернее, забора даром продуктов по персидскому обычаю, отказали в отводе кибитки посланным мною Каштагану и Авазу. У сел. Мехти-хана меня встретили выстроившиеся в ряд жители с хлебом и солью. Отвели прекрасную кибитку; привели барана, за которого я немедленно заплатил. Вечером мне принесли чучело убитого тигра, за которое я дал 9 туманов золотом. Словом, оказано нам было самое радушное гостеприимство. Мы прекрасно устроились и отлично угостились всеми поднесенными продуктами, за которые я уплатил в общем 44½ крана, к большому удовольствию всех подносчиков и др. жителей. Все теперь старались наперебой чем-либо угодить нам.

Вечером за чаем Мехти-хан рассказал мне следующее: «Инглиз Стюарт проезжал из Астрабада в сопровождении 25–30 человек вооруженного конвоя; доехал только до перевала Хатын, смотрел в трубку[167]. Хотел ехать к юмудам, но гокланы отказались его сопровождать. Из аула Клыч-ишана он ездил к верховьям р. Гюргени – роднику Эшли-чешме, а вернулся в тот же день, проехав через сел. Мехти-хана»…

Пройденный путь вполне доступен для прохода артиллерии и потребует лишь небольшой разработки при переходе сухих оврагов, а равно овражистого русла р. Карнавы. Долина этой речки, затем плато и долина р. Гюргени поражают богатством почвы. Здесь могло бы жить и кормиться огромное количество оседлого населения. Страх юмудских набегов и кочевой характер жизни гоклан не создают условий для оседлой жизни и труда. В настоящее время вся местность покрыта нежной зеленью, точно весною. По словам армян, «здесь можно загребать лопатой золото», так богата эта почва. Жители понимают это и молят Бога, чтобы скорее стать русскими подданными или вообще каким бы то ни было способом выйти из-под гнетущего страха за свою жизнь и имущество. Каждый день и ночь происходят разбои, а с наступлением темноты никто не решается отходить на 100 шагов от своего аула и своей кибитки. Самое расположение кочевья соображено так, чтобы легче было защищаться: обыкновенно занимают маленькое глубокое ущелье или лощину с крутыми склонами; кибитки ставят в одну или две линии поперек ущелья, а весь скот загоняют в образовавшийся таким образом мешок.

По типу гокланы резко отличаются от юмудов, особенно таифе Дееджи; это последнее – чистые монголы,