Шрифт:
Закладка:
Через неделю ничего не подозревающий Косой ждал Виталия на кафедре, его секретарша приготовила чай. Косой полагал, что «Витафарма» предложит кафедре какую-то научную работу. Он уже приготовился к тому, чтобы возвращать часть выделяемых денег, потому что с 1990 года неоднократно участвовал в мутных финансовых схемах. «Да, я не какой-то там ученый с улицы, я заслуженный университетский профессор. Могу поработать у них консультантом», – думал Косой и подсчитывал в уме свои будущие гонорары.
Виталий вошел в кабинет и как бы не заметил протянутой руки Косого. От чая он отказался и сразу начал говорить:
– Здравствуйте. Я деловой человек, и мое время строго регламентировано. Я пришел, чтобы переговорить о работе вашей кафедры в 50-е годы. Ведь именно тогда вы были на кафедре аспирантом?
Косой никак не ожидал, что Виталий поднимет эту тему, но решил вежливо поддержать разговор:
– Да, я работаю на кафедре с конца 40-х годов. Вот уже почти пятьдесят лет.
– Как это символично, и мне два года назад исполнилось пятьдесят лет. А вы не встречались с доцентом университета Владимиром Красицким?
На лице Косого и мускул не дрогнул.
– Да, я смутно припоминаю. Знаете, за 50 лет работы на кафедре столько людей было рядом, трудно всех упомнить.
– Дело в том, что Владимир Красицкий – мой отец, – сказал Виталий и увидел, что Косой побледнел. – А вы не пересекались с ним по работе? Мой отец так же, как и вы, занимался вирусологией. Незадолго до ареста он подготовил к защите докторскую диссертацию.
– Мне рассказывали на кафедре, я не помню кто, что вашего отца расстреляли по Ленинградскому делу. Мне очень жаль, но время было такое.
– Да, время было суровое. Но дело моего отца было сфабриковано на основании вашего доноса. Виталий достал копию доноса с подписью Косого и положил на стол перед ним.
– Припоминаете этот документ. Там в конце ваша подпись, да и почерк ваш, полагаю, не изменился. Как вы спите? Или у вас это профессиональное – писать доносы на людей?
Косой покраснел и полез в стол за лекарствами.
– Видите ли, я старый больной человек, я не писал этого доноса, меня заставили подписать. Время было такое.
Его руки так дрожали, что он не мог налить себе в стакан воды из графина.
– А научные достижения моего отца вас тоже заставили присвоить себе? – сказал Виталий ледяным голосом. – Вы виновны в аресте моего отца, в смерти моей матери и бабушки и в том, что я вырос в детском доме. Я пришел сюда убить вас.
Виталий хладнокровно вытащил из портфеля пистолет, который Иван привез из Афганистана. В «Витафарме» он использовался в особых случаях для того, чтобы защититься или напугать.
– Пощадите, умоляю вас. У меня жена, дети и внуки. – хрипло сказал Косой и схватился за ворот рубашки.
Виталий понял, что ему не хватает воздуха, и позвал на помощь секретаря. Потом он с презрением и брезгливостью взглянул на Косого, осторожно поставил пистолет на предохранитель и положил его в портфель.
Он шел по длинному коридору университета и чувствовал, что сердце сейчас выскочит из груди. «Как хорошо, что я сделал все это. И правильно, что я его не убил: не стоит он того, чтобы об него руки марать», – думал Виталий.
В машине ему стало плохо: он почувствовал раздирающую и непереносимую боль за грудиной. Такого с ним еще никогда не было, и он, выбиваясь из сил, попросил Ивана везти его в больницу. Иван остановил машину, чтобы оказать Виталию первую помощь, увидел его побледневшую кожу и синеву вокруг губ и понял, что у Виталия сердечный приступ. Он решил отвезти его в городскую Покровскую больницу, которая располагалась на Васильевском острове недалеко от университета. Из-за пробок машины двигались медленно.
Когда они приехали в больницу, Виталий уже был весь синий и еле дышал. А еще через час врач констатировал его смерть от инфаркта миокарда.
Часть 4: Одна
Свято-Введенский Толгский женский монастырь, осень 1999 года
На девятый день со дня смерти Виталия Лита молилась за упокой перед иконой Святителя и Чудотворца Николая в Николо-Богоявленском морском соборе. Она полагала, что у брата много неисповеданных грехов, и хотела, чтобы Христос простил его и он попал в рай. Она подала записки для поминовения на Божественной литургии, потому что ничего лучшего и большего для Виталия она уже сделать не могла.
«Я осталась совсем одна, сын вырос и скоро уедет на обучение в Швейцарию», – думала Лита. И вдруг ей захотелось вернуться в Москву, побродить по любимым с детства улицам и переулкам и сходить в школу, где она сначала училась, а потом преподавала английский. «Как быстро все закончилось: сначала я потеряла отца и маму Аню, потом Максима и вот теперь Виталия. Мне остается только молиться за всех них, ведь у Бога мертвых нет». И Лита решила, что поедет в Москву и поживет там некоторое время: ей было очень тягостно возвращаться в квартиру на Большой Морской, где она совсем недавно была счастлива.
Перед отъездом она заехала в «Витафарму» и передала на время отсутствия бразды правления заместителю по кадрам и безопасности Виктору Петровичу Негурице, с которым сработалась еще в трудный месяц дефолта 1998 года. Лита составила доверенность таким образом, что ограничила его действия, запретив какие-либо инвестиции и продажи основных средств. Она обещала Виктору Петровичу, что через две-три недели вернется в Санкт-Петербург.
Она не была в квартире на улице Неждановой больше пяти лет. Раз в год они с Иваном ездили в Химки на могилу к Максиму, но в Москву никогда не заезжали. За это время московский мэр вернул улице ее историческое название, и она стала Брюсовым переулком. Лита прибыла на Ленинградский вокзал и взяла такси. По дороге домой она вспомнила, как с отцом приехала в Москву из Ханты-Мансийска и как они ехали на такси с мамой Аней. «Как давно это было, прошло больше тридцати лет. А ведь я все помню, как будто это было вчера», – думала Лита. И она вдруг явственно вспомнила Игоря и их яркую, но такую короткую любовь. Ей захотелось из любопытства встретиться и поговорить с ним, но так, чтобы он
