в том, что увиденное проходит не просто через сетчатку ко мне в мозг, но через всю меня. Понимаете, я это чувствую — чувствую кожей, чувствую внутри, везде. Происходит встреча между мной, всей без остатка, и ощущением, всем без остатка. И потом я пытаюсь это описать. Всякий раз, увидев что-нибудь, я думаю: как перевести это на язык? Где взять слова, способные донести это до людей, которых сейчас здесь нет? Как им это передать в предельно живом виде? Как добиться, чтобы вышло не хуже, чем на фотографии? Как сделать, чтобы они смогли увидеть этот момент? Вот тут, мне кажется, нельзя обойтись без веры в язык. Необходимо верить, что такие слова существуют и их можно найти. Часто описания не попадают в цель, потому что человек на самом деле не смотрит на то, что описывает. Совсем как в живописи — передать что-либо можно, только по-настоящему это увидев. Важно уметь отступить на второй план — перед предметом, перед понятием. Я всегда задаю себе вопрос: что это? Что я вижу? Какие слова тут годятся? Таким образом, мой подход чрезвычайно прост — такое своего рода крестьянское отношение. Я мыслю очень просто: что это такое и как это можно описать? Потом я устраиваю словам проверку — мне надо убедиться, что я играю по-честному. Один из способов играть по-честному — произносить все вслух. Я, когда пишу, пользуюсь не одним лишь зрением, я сразу же произношу написанное. Слова, которые у меня перед глазами, должны быть произнесены. Речь рождается во рту, а вовсе не на бумаге. Все начинается с этого: с языка, слюны, зубов. Это нельзя назвать чем-то изысканным, ученым — это происходит во рту. Я стараюсь не забывать, что словам место во рту; мне обязательно нужно попробовать их на вкус, словно инжир или что-то острое, или что-то сладкое. И если я сумела передать это вам — значит, я справилась со своей задачей, значит, речь идет не из головы, речь идет изо рта.

Устная речь для вас важнее письменной?

Ну, в наши дни все, конечно, стучат по клавиатуре, словно куры. Но вообще, да… Я всегда… Я всегда читаю вслух — и не только собственные вещи. Поэзию всегда вслух читаю. Когда читаешь что-нибудь новое и не знаешь, как это воспринимать, хорошая проверка текста — прочесть его вслух, испытать на прочность. И тут же начинаешь что-то понимать: насколько выдержан баланс языка, как построена речь. Знаете, это немного похоже на то, как обращается с новой партитурой пианист — он же не будет просто смотреть на ноты, ему надо эту вещь сыграть, услышать. По-моему, с речью то же самое — мне надо ее услышать. Жаль, что теперь все, связанное с языком, ассоциируется у нас с тишиной; серьезно — мы все это держим в голове вместо того, чтобы произнести вслух. Поэтому замечательно, когда рядом дети: им ведь нужно читать. И сами они читают вслух. Они напоминают тебе о том, какая по сути простая и в то же время великая вещь — наша речь, о том, что это воистину не просто средство передачи информации, это способ выражать как идеи, так и прекрасное во всевозможных его проявлениях. Язык — замечательная штука, но мощь его, на мой взгляд, человек лучше всего воспринимает через устную речь, а не через письменную.

Знаете, как бывает со слушателями курсов писательского мастерства — ненавижу курсы писательского мастерства: стоит заставить их прочесть то, что они написали, им сразу становится понятно, до чего это плохо. (Смех.) Ведь взгляд может проскочить… Знаете, мы постоянно читаем что-то информативное: расписание поездов, рекламу, газеты; наш взгляд воспринимает информацию, информацию в языковой форме. Но ведь язык — не просто информация, а нечто гораздо большее, в нем есть и смысл, и метафоры. И чтобы почувствовать язык с его смыслом и метафорами, слова необходимо услышать, их необходимо произнести. Поэтому самое первое, что я делаю на своих занятиях, это говорю студентам: встаньте и прочтите это вслух. Они этого терпеть не могут, но таким образом они начинают учиться слушать. Дело ведь в ритме, в дыхании; знаете, это очень характерно для еврейской речи — дыхание, колорит. Писать надо все — и ритм, и дыхание, это я точно знаю. Чужой текст иногда бывает трудно читать, потому что дыхание построено по-другому — совершенно не так. А свой собственный ритм знаешь, знаешь, где у тебя передышки, где паузы, где какая интонация. Вот говорят: голос писателя; ведь имеется в виду именно это — голос. Голос — то, что слышишь, а не то, что молча читаешь.

Получается писатель сначала что-то слышит, а потом это записывает? Книги приходят к нему?

Ну да, мне кажется, писатель — это антенна, приемник спутниковой связи, который ловит всевозможные сигналы. Писатель — вообще инструмент чувствительный, хотя по нашему поведению на людях этого зачастую не скажешь, но наедине с собой мы именно такие. Да, для меня главное — услышать. И я считаю… я считаю, что да, вещь действительно существует заранее, но не в окончательной форме. Здесь, по-моему, и начинается сотрудничество — или соучастие. С одной стороны — твое творческое «я», обладающее собственной писательской волей, с другой — понимание того, что существуют повествования, уже написанные. Я чувствую, что им надо придать форму. Да-да, по-моему, это действительно сотрудничество, и в нем есть моменты, когда путь разветвляется, когда возникает множество миров. Мне разрешается придать всему этому материалу, вливающемуся в меня, другую форму. Вот это и есть свобода, это и делает тебя творческой личностью. Да, это уже существует, а я сделаю так, чтобы это существовало по-другому. В этом и состоит моя роль. Пожалуй, каждый писатель, работая над материалом, ощущает чье-то присутствие, чувствует, что его слушают и пытаются сказать ему что-то важное. Я думаю, мои книги лучше, чем я сама, — умнее, мудрее. Хотя написала их я, но, как вы сказали, они одновременно приходят откуда-то… из каких-то странных мест. И это не… Творчество разъяснить невозможно. Что бы там ни делали японцы со своими компьютерами — так не бывает, и все. Все равно остается это странное место, где чувствуешь, что разговариваешь, ведешь беседу с чем-то бо́льшим, более значительным, чем ты сам. Но при этом и ты в конце концов становишься тем голосом, тем инструментом, теми руками, через которые должно пройти повествование. Соберись в этой комнате десять человек, каждый из нас будет неповторим, а