Шрифт:
Закладка:
Завинтив крышку фляжки, Ли посмотрел на Мирко и спокойно сказал:
– Послушай, я хочу помочь тебе похоронить его. Ты не должен делать это в одиночестве.
– Спасибо, Ли. Я буду рад.
Налетел легкий ветерок. Солнечный свет оставлял тело Додо и уползал на запад. Мирко не мог отвести глаз от лица друга. Он совершенно не хотел копать могилу и предавать тело земле. Хотелось просто сидеть рядом и смотреть.
– Может быть, тебя оставить с ним наедине? Ты же хочешь попрощаться в тишине и покое?
Мирко кивнул. Ли высказал именно то, о чем он думал.
– Да, все произошло так быстро. Если бы я мог посидеть с ним, скажем, час или два?
– Конечно.
– Но я хочу похоронить его сегодня вечером. Нельзя, чтобы он лежал здесь, когда утром снова придет жара.
– Знаешь, давай я сейчас съезжу домой и привезу еще одну лопату и фонари, чтобы мы смогли работать в темноте. Вернусь через пару часов, хорошо?
– Это было бы отлично, спасибо.
– Договорились. – Ли встал с удивительной подвижностью, но вместо того, чтобы уходить, замер, покусывая губу.
– У тебя какой-то вопрос? – дружелюбно спросил Мирко.
– Я тут подумал, можно я еще привезу фотоаппарат? Право слово, я никогда не видел и не слышал ни о ком, подобном Додо, и что-то подсказывает, что надо по меньшей мере засвидетельствовать, что он жил. Но если тебе это будет неприятно, я не стану его фотографировать.
Мирко ответил не сразу. В последние восемнадцать лет он неизменно отвечал отказом на все просьбы сфотографировать Додо, но сейчас казалось правильным увековечить уникальное тело прежде, чем оно превратится в землю.
– Можно.
Мирко посмотрел врачу вслед, когда он уходил с прогалины через кустарник. Было слышно, как он пробивал путь среди деревьев и птицы испуганно разлетались перед ним.
Вскоре раздался звук мотора с дороги.
Мирко в темноте
Рубашка Додо так и валялась там, где он сам ее бросил, когда бежал топиться в реке. Теперь его тело лежало в паре метров от нее. Мирко поднял скомканную рубашку, расправил и понюхал. Она пахла высохшим пóтом, землей и Додо.
Был еще легкий аромат духов.
Он посмотрел на штаны с расстегнутой ширинкой. Потом на тот кожаный ботинок, который не унесла река. На развязанные шнурки. Додо умел сам развязывать шнурки, но иногда ему нужна была помощь Мирко, чтобы завязать их. Судя по всему, в амбаре он разувался.
Может, даже снимал штаны.
Мирко сел на корточки, прижав рубашку к груди, и застегнул ширинку.
– Не понимаю, – прошептал он. – Ты же ничего такого не знаешь. Какого черта ты делал?
Он завязал шнурки.
В тот момент Мирко уверился в непредсказуемости жизни – был в ней смысл или нет.
Он никогда не узнает наверняка, что произошло в амбаре между Додо и девушкой. Или почему болгарин, о котором писали в газетах, очутился там в ту ночь много лет назад. Откуда взялся колокол Даники. И надгробный камень Светланы. Он никогда не узнает, как близнецы оказались на ферме Даники и кто была та женщина на скамейке между ними. Так же, как никогда не узнает, сгорели ли его родители, как мечтали. Мирко решил довериться в этом Богу.
Додо навсегда останется загадкой для Мирко. Возможно, какой-нибудь ученый сможет выдвинуть достоверное объяснение его неимоверной силы. Возможно, в мире даже знают о похожих случаях. Но Додо ведь мог быть и единственным в своем роде? Человеком, которого нельзя объяснить? Едва ли Мирко когда-либо это узнает.
Нет, когда его собственная жизнь подойдет к концу, он не сможет поставить точку и сказать: «Теперь я понял, как все взаимосвязано». Это было бы невероятно. Ставить точки – прерогатива Бога. Если он существует.
– Так и должно быть, – сказал он сам себе. Всегда будут вопросы, которые останутся без ответов. Жизнь полна дырок.
– Как сыр? – спросил бы Додо.
Мирко улыбнулся и посмотрел на большое приветливое лицо, терявшее свои цвета в темноте. И он подумал, что, наверное, ответил бы что-нибудь невразумительное, вроде:
– Да, как сыр. Сыр без дырок – неправильный сыр.
И дал бы Додо что-нибудь пожевать.
Он бросил взгляд на мешок, лежавший неподалеку, и подумал, не стоит ли переодеться в сухую одежду. Хоть он и почти высох, чувствовалась влажность брюк в швах.
Мирко решил не трогать мешок. Вместо этого он накрыл тело Додо огромной рубашкой, которую держал в руках.
– Вот так, – прошептал он. – И хватит болтать ерунду. Вечером я хочу отдохнуть.
Он выудил из куртки сигареты, уселся на траву рядом с телом. Только закурив вторую, он лег на спину и сдвинул кепку на лоб.
– Спи спокойно, Додо. Сладких снов, – пробормотал он.
Вскоре он снова поднял кепку.
Мирко был бодр настолько же, насколько Додо – мертв.
Добрая тьма опускалась на них. Дрозд на дереве рядом пел позднюю песню, и Мирко вспомнил, как Додо свистел. Додо мог изобразить любую птицу. На вершинах буйство красок превратилось во множество оттенков серого, мерцавших и переливавшихся от малейшего ветерка. Темная тень бесшумно скользила сверху. Сова. Он вдохнул хорошо знакомый запах сухой травы, реки и диких цветов. Ночной фиалки, выпускавшей свой сладкий нежный аромат только с наступлением темноты.
Где-то поблизости прокричал сарыч, и Мирко задумался о той птице, которая составила Додо компанию у реки. Он был ей благодарен. И еще всем мышам, пожертвовавшим собой за все время. Кошкам, кроликам, маленькому пудельку. Животным в хлеву, которые своей добродушной возней поддерживали дух в Леоне по другую сторону дощатой загородки.
Прямо сейчас слышался шорох прямо за кустарником. Лиса. Даже странно, что что-то двигалось, а Додо оставался неподвижен.
Тут Мирко понял, что за все эти годы он ни разу не оставался в темноте без Додо. Он не был уверен, хотел ли он к этому привыкать. Может быть. Он обернулся посмотреть на грузное тело рядом с собой, чувствуя себя таким же – тяжелым от проклятого горя, тяжелым от благословенного облегчения.
Через некоторое время он сел. Выудил еще одну сигарету и зажег ее.
Только бы Ли поскорее вернулся, подумал он.
Любимое дитя
Врач шумел, как лошадь пивовара, когда продирался сквозь подлесок, и Мирко пришлось криком направлять его в нужную сторону. Наконец он показался между деревьями с фонарем на
