Богиня с нежностью улыбнулась ему под ревнивым взглядом Красного.

– И не ты, Красный, потому что к нам идет Война, и ты должен быть здесь, чтобы встретить того, кто равен тебе по сути.

– Я бы и не пошел, – проворчал Воин недовольно. – Пропустить величайшую битву в моей жизни? Никогда!

– И ты, брат мой, – обратился Инлий к Желтому, – ты – равновесие, и лучше всех бы справился с этой задачей. Но и я смогу – ведь крепость и связь пространства – это моя вотчина. Я бы с радостью опробовал на врагах свои клинки и плети, но я давно уже подошел к грани – слишком часто вмешивался в дела людей. Чувствую, что еще толчок, еще одна ошибка, и упаду я в смертную жизнь.

– Нет, брат мой, – отозвался Ши, с печалью любуясь золотым кружевным куполом. – Ты прав и неправ. Ты силен, но только я смогу держать мир на грани, давать Туре ослабнуть, но так, чтобы она не развалилась, а порталы не схлопнулись. Мне тоже хотелось бы встать рядом с вами в битве, но кому-то придется сохранить и держать для вас поле боя и сохранить для Черного проход к нам. Мне нужно идти, – он чуть склонил голову, и супруга ласково погладила его по голове, пропустила черный шелк волос сквозь пальцы.

– Подожди, возлюбленный мой, – попросила она. – Нам есть, чего ждать.

Они вновь глянули вниз, на закрытый золотым вьюнком портал, на вязь трещин, которая уже расчертила Йеллоувинь и половину Бермонта, достигла Милокардер, потекла по Рудлогу и Пескам.

– Чем дольше мы ждем, тем сильнее слабеет Тура. Тем вероятнее, что последний портал откроется раньше, чем через шесть дней, – напомнил Ши мягко. – А тому, кто несет в себе Черного, нужно успеть дойти до него прежде, чем выйдут наши враги.

– Но если вернуть кусочек нарушенного когда-то равновесия, – проговорила богиня, глядя вниз и улыбаясь, – то и тебе станет легче, мое спокойствие. Ты успеешь. Только ты и успеешь.

Смотрели за движением трещин и остальные боги – Инлий с надеждой, Зеленый с интересом. Красный крякнул и поднялся на ноги, склоняясь над прудом.

– Неужели мой долг наконец-то будет выплачен, – грохотнул он, и нетерпеливый, подгоняющий гром прокатился над горами.

Белый тоже поднялся, азартно играя ветерками. Он несколько раз двигал рукой, будто собирался что-то послать вниз, на Туру, но спохватывался и только нетерпеливо щелкал себя по боках змеиным хвостом, похожим на закрученный мощный смерч.

– Сколько людей погибнут, – сказал он, морщась. – Хороших, добрых людей. Кто бы дал им знак? Кто бы помог им?

– Нельзя, – выдохнул Желтый. – Никому из нас нельзя сейчас помогать людям. Даже малейшее вмешательство может отправить любого из нас на перерождение. А если и нет – то сила наша может пригодиться во время боя или после, чтобы восстановить планету. Нельзя, братья мои и сестра. Только если сами люди оплатят помощь исполнением обета или аскезой, как твоя дочь, Иоанн.

Воин бросил взгляд в сторону Иоаннесбурга и промолчал, но в глазах его замерцали горделивые молнии, и он стал похож на строгого, жесткого, но справедливого отца.

– Что же, будем уповать, что наши дети смогут сделать больше, чем мы, – сказала богиня, наблюдая, как сеть трещин перелилась через Милокардеры, достигла моря – и через несколько минут и Маль-Серены. – Они чувствуют мир. До встречи, возлюбленный супруг мой. Я пригляжу за твоими садами, пока тебя нет.

Тонкий, черноволосый Ученый с изяществом потянулся к супруге, целуя ее в лоб, и поднялся, как гибкое деревце в белых одеждах.

– Когда вы позовете меня обратно, я хочу, чтобы вас было пятеро, – проговорил он, прикрыв глаза. – И Тура была так же прекрасна, как до войны. До встречи, братья мои и жена.

Он сошел на Туру, пролившись вниз желто-фиолетовой туманной рекой равновесия, неизмеримо протяженной, водопадом гармонии, мощным и быстрым, как стрела. Не достигая поверхности земли, лента эта за несколько секунд многократно обвилась вокруг Туры, сплетаясь, как самая прочная в мире сеть, а затем проросла внутрь множеством граней, соединившихся в центре планеты, создавших в ней, вокруг нее еще один каркас наподобие топаза. Этот каркас и был равновесием, и был самим Желтым – который сутью своей скрепил мир, на время воссоединившись со своей стихией.

Трещины, расходящиеся от места гибели императора, уже идущие по океану к огненному материку Туна, вмиг остановились. Но порталы оставались открытыми, и Тура не перестала слабеть – но уже без опасности развалиться на части.

Милокардеры, ночь с 30 апреля на 1 мая

Люк

В самом широком месте Милокардер, там, где горные вершины наступали друг на друга, упираясь плечами и не оставляя места зеленым долинам, где никогда не таял снег, ледники текли как реки и десятками лет не появлялся человек, за одним новорожденным змеем воздуха гонялись второй змей и пара драконов.

«Выш-ше! Выше, подсекай, Нории!»

Владыка Владык, обойдя пернатого беглеца, вынырнул из-за пика и скользнул вверх прямо перед клювастой мордой. И пусть один змей в длину был как три-четыре дракона, он от неожиданности затормозил – и в этот момент Люк нагнал соплеменника, обвился вокруг гибкого тела и потащил к склону.

«Вс-споминай свое имя!»

Сородич за какие-то секунды до столкновения с поверхностью ухитрился цапнуть Люка за шею, вывернуться – и, волной перепрыгнув через подлетевшего Энтери, понестись прочь, шипя что-то бессвязное, в чем, впрочем, явно угадывалось желание, чтобы его оставили в покое. Снова наткнулся на выставленную Нории сеть, метнулся в сторону и полетел на юг, ближе к морю, туда, где Милокардеры становились ниже, долины между ними – теплее и зеленее и где рассыпаны были горные городки.

Лорд Лукас Дармоншир по-змеиному выругался и помчался следом.

Соплеменник из герцога Таммингтона получился удивительно шустрый и безмозглый: он не реагировал на мысленную речь, в попытках скрыться поднимался к самым вершинам, туда, где гуляли вечные и мощные ветра, способные намотать вторую надежду дармонширской армии на пики, успевал проскальзывать под сетями, которые создавал Нории, и попутно, бросаясь к склонам, подхватывал и заглатывал горных коз и баранов, которых тут в отсутствие человека развелось тысячи.

Таммингтон превратился не только в быстрого, но и в интеллигентного змея – видимо, личность основной ипостаси все же оказывала влияние на вторую. Дрался он, только когда попадал в тиски, и при малейшей возможности сбегал, топорща воротник и отчаянно шипя. Зато голод так же застил ему мозги, как и Люку в первый оборот, – убегая, он мог заметить стадо коз и рвануть уже к ним, чтобы устроить кровавое пиршество. Но стоило кому-то приблизиться, как он тут же швырял недоеденной козой в преследователя, срывался с места и летел дальше.

«Дай ему поесть, я не успеваю наладить с ним ментальный контакт, – зазвучал голос Нории, пока Люк пытался стряхнуть с морды козьи кишки, – в нем слишком много страха, голода, непонимания и отчаяния. Возможно, если он будет сыт, начнет слушать».