Шрифт:
Закладка:
Но все это было потеряно, все разменяно на погоню за чем-то иным, наполненным каким-то своим, потусторонним смыслом. Так зачем было терзать самого себя? Но что же было делать с Яной? Я встал с кровати и тихо подошел к ней сзади, я хотел обнять ее, попробовать уговорить все бросить, но в мгновение, когда я уже готов был обхватить ее руками, взгляд мой зацепился за что-то на экране ее монитора. У Яны как будто были глаза на затылке, потому что она сию секунду захлопнула ноутбук и обернулась ко мне, хмуря брови и кусая нервно губы. Казалось, она, всегда хладнокровная и даже тогда бесстыжая, когда совершала плохие поступки, теперь испугалась, что я мог видеть то, чем она занималась. А я успел увидеть многое!
– Ты? Не спишь?
– Проснулся вдруг. Но уже иду обратно. Завтра рано утром совещание.
Забыв о том, зачем я подходил к ней, я бросился в кровать. Стоит ли говорить, что всю ночь я провел в полубреду, в лихорадке, будучи не в силах выбросить из головы увиденное! Все мои давешние цели, разбитые вчера Яной, мечты о Кипре, наконец, мечты о Кате – все было таким пустяком, таким вздором, они не шли ни в какое сравнение с откровением нынешней ночи! С той самой минуты, как я увидел то, что увидел, передо мной маячила только одна цель, и все остальные перестали существовать.
Глава шестнадцатая
9 мая 2014 года в Мариуполе случились кровопролитные и многогранные события, смысл которых сводился к тому, что жители отказывались от навязываемой новым режимом идеологии восхваления Гитлера и Бандеры. Украинцам законодательно запретили праздновать День Победы, носить символику Великой Отечественной войны и Советского Союза. Учителям грозило наказание в виде тюремного заключения до трех лет в случае упоминания Великой Отечественной войны на уроках в положительном ключе. Даже ветеранов войны – и тех запугивали и не позволяли им праздновать 9 мая.
Тогда в Мариуполь прибыли представители правого сектора для того, чтобы испортить праздник, они набросились на митингующих в честь Дня победы и стали срывать с людей георгиевские ленточки, устраивать потасовки и драки. Вопреки воле руководства милиция города отказалась выполнять приказ разгонять мирный митинг. Тогда новый начальник милиции Валерий Андрощук попросил помощи нацгвардии, в ход пошло оружие, и столкновения закончились тем, отделение милиции было захвачено, а милиционеры Мариуполя были убиты. Убиты лишь за то, что не подняли руки на мирных безоружных горожан, праздновавших День Победы.
Почему этот день значил столь многое для этих пожилых и молодых, и не очень молодых людей Донбасса? Большинство из них знало о войне лишь по рассказам близких и из выборочно прочтенных книг или фильмов. Хуже того, эти люди жили на Украине, в государстве, где так или иначе распространялась пропаганда бандеровской версии событий Великой Отечественной войны. Так почему эти люди, вопреки гнету безудержной пропаганды, вопреки новым учебникам, появлявшимся, как грибы после дождя, с извращенной историей народа, вопреки новомодным художественным книгам, оплевывающим героев той войны, шли и шли на митинг и праздновали столь болезненный для нацистов День 9 мая?
Им почти неоткуда было почерпнуть достоверные сведения о прошлом за последние двадцать лет, они могли сколько угодно разочароваться в рассказах предков за два десятилетия, но они… отчего-то не сделали этого. Быть может, это беззвучные слезы в глазах дедов и бабушек, быть может, это неподвластная воле дрожь в голосах стариков, что появлялись всякий раз, как они начинали говорить о былом – потому как самое невыразимое всегда выразительнее любых слов. И эти слезы в глазах, и ком в горле, и дрожь в голосе – пропечатались в памяти навеки, как электрические связи, что вспыхивают неожиданно в уме именно тогда, когда только они и нужны. И никакие потуги пропагандистов не в силах превозмочь столь яркую вспышку света, что осеняет память и возвращает проникновенные дни детства или юности, проведенные с ветеранами, в тончайших подробностях, во всем многообразии чувств и переживаний.
А быть может, это трепетное отношение близких и дорогих, кого уж давно не было в живых, ко всему, что было связано с войной, или безграничное уважение к предкам, к их подвигу, лишениям, к их боли и стойкости в те полные тяжких испытаний годы.
Или, быть может, это была просто любовь, негасимая, вечная, к тем, кто нянчил, кто воспитывал их и кого уж давно не было на этом свете: как можно было предать тех, кого так любил и уж не мог вернуть, как можно было оплевать самую их память, как можно было зачеркнуть их подвиг, в конце концов… как можно было не поверить им, близким, родным, добрым, мудрым, знавшим о войне не по картинкам из книг, а поверить чужим полулюдям в дорогих костюмах с экранов телевизоров, поверить тупым и пошлым изуверам в масках с битами и коктейлями Молотова в руках, кто ничего не знал и никогда не узнает о войне? Должно быть, чтобы разувериться в собственных дедах и бабушках, нужно было потерять разум, изъять из себя напрочь душу, надругаться над собой так, как надругаться можешь лишь ты один…
Эти напасти по счастию обошли стороной жителей Мариуполя, как и большинство