Я с трудом сглатываю, но, когда никто не реагирует на его комментарий, я обнаруживаю, что поднимаю подбородок.

— Простите? — Спрашиваю я, понизив голос, чтобы не привлекать к себе внимания.

Джованни откидывается на спинку стула, вытирает рот салфеткой, прежде чем небрежно бросить ее на стол.

— Я не собираюсь лгать, впечатление, которое ты оставила у меня во время наших последних двух встреч, было менее чем приемлемым. Ты выглядела потрепанной и сломленной, но, похоже, мои сыновья поумнели и привели тебя в порядок. Возможно, ты научилась на своих ошибках, — говорит он, его тон мрачнеет, — в отличие от твоего отца.

Я хмурю брови, а руки сжимаю в кулаки под столом. По спине пробегает холодок, и я делаю глубокий вдох, заставляя себя оставаться на месте.

— Что вы хотите этим сказать? — Рявкаю я, мгновенно сожалея о своем тоне, когда он наклоняется вперед, его жесткий взгляд становится враждебным и полным презрения. Рука Леви скользит мне на колени, сжимая мои кулаки и заставляя их разжаться, безмолвное напоминание, говорящее мне успокоиться, черт возьми, пока это не зашло слишком далеко, к чему я не готова.

Джованни замечает враждебные взгляды своих сыновей и смеется, вероятно, предполагая, что мы у него именно там, где он хочет, или, по крайней мере, предполагая, что мне не наплевать на своего отца. Джованни встает и опирается своими большими руками на стол, его толстая золотая цепь звякает о дерево, когда он впивается в меня взглядом.

— Каково это быть такой незначительной для своего отца? — спрашивает он. — Мои сыновья — куски дерьма, и все же я бы ни за что их не продал.

Я усмехаюсь, на этот раз не в силах разобраться в этом.

— Вы бы не отказались от них только потому, что они слишком ценны для вас, а не потому, что испытываете к ним хоть какую-то отеческую привязанность.

Он пожимает плечами.

— Я воспитал своих сыновей по своему образу и подобию, и они именно такие, какими мне нужно, чтобы они были.

— Солдаты.

— Правильно, — говорит он. — С другой стороны, ты такая же никчемная, как и твой отец. Представь, что ты продаешь своего ребенка такому человеку, как я, а потом возвращаетесь за добавкой. Вряд ли он знает, что ты едва покрываешь его первоначальный долг, не говоря уже о новом. Интересно, от чего еще он откажется? Скажите, мисс Мариано, у вас есть еще братья и сестры, о которых мы пока не знаем?

Я сжимаю челюсть от его высокомерия, и от одной мысли о том, что мой кулак пролетит через стол и врежется в его глупую физиономию, внутри меня что-то успокаивается.

— Если бы я и знала, то уж точно не сказала бы тебе.

— Осторожнее, — предупреждает он меня, опасно прищурившись. — Ты же не захочешь узнать, что случается с маленькими девочками, которые портят мои званые ужины. Следи за своим языком. Сегодня я чувствую себя снисходительным. Это твое единственное предупреждение.

Я с трудом сглатываю, не собираясь дальше испытывать судьбу, и снова перевожу взгляд на свою тарелку. Я откусываю от еды, но аппетит полностью пропал. Эта ночь была невыносимой. Я не знаю, что делать, что говорить, чего не говорить, и как, черт возьми, даже дышать, не вызывая проблем.

Огромный обеденный зал заполнен разговорами, и я ловлю себя на том, что пытаюсь отвлечься, прислушиваясь. Пара, сидящая рядом с нами, жалуется на своих трех дочерей и собирается отправить их в школу-интернат, в то время как двое мужчин, сидящих рядом с Романом, обсуждают недвижимость.

Я вздохнула, надеясь, что хотя бы один человек в этой комнате обсуждает что-то достаточно интересное, чтобы привлечь мое внимание. Не в силах продолжать мучить себя, запихивая еду в горло, я отодвигаю тарелку и ловлю себя на том, что смотрю на Романа. Его тяжелый взгляд устремлен на меня, но его разум явно где-то далеко, погружен в раздумья.

Я хмурюсь, когда наблюдаю за ним в ответ, но вскоре он возвращается к реальности, его взгляд немного смягчается. Ариана поднимает взгляд на Романа своими большими глазами типа "трахни меня" и, видя, что я завладела его вниманием, переводит свой свирепый взгляд на меня. Ее глаза сужаются, и когда я снова смотрю на нее, у нее не остается выбора, кроме как выдавить улыбку, поскольку ревность бурлит в ее венах.

Она наклоняется к мужу, кладя пальцы ему на запястье.

— Пожалуйста, извини меня, — тихо бормочет она. — Мне нужно в туалет.

Джованни кивает, и она поднимается со своего места, прежде чем бросить на меня острый взгляд.

— Шейн, дорогая. Не пройдешься со мной? Что может быть лучше для нас, чтобы узнать друг друга получше? В конце концов, кажется, что ты похоже пробудешь рядом еще какое-то время.

Мое сердце останавливается, когда Леви и Маркус хватаются за меня под столом. Глаза Романа становятся жестче, в то время как его тело остается расслабленным, все трое полны решимости не показывать, насколько сильно ее простая просьба беспокоит их, но разве у меня есть выбор? Отказать ей — значит только навлечь на меня подозрения.

Я просто киваю и поднимаюсь со своего места.

— Конечно.

Ариана сияет, как будто она только что что-то выиграла, а я медленно обхожу длинный стол, мое сердце бешено колотится, когда я вынуждена пройти рядом со спиной Джованни, слишком близко, чтобы мне это нравилось. Трое братьев следят за каждым моим шагом, пытаясь казаться расслабленными, но я вижу ярость, горящую в их глазах. У них нет веских причин вставать и следовать за мной, и уж точно нет причин доверять Ариане.

В тот момент, когда я отхожу от стола, Ариана подходит ко мне, берет мою руку в свою и прижимает к себе.

— Как чудесно, — она сияет, разыгрывая спектакль. — Мы с тобой станем лучшими подругами.

Мы выходим из столовой, и в ту секунду, когда мы сворачиваем за угол, ее фальшивая улыбка исчезает, а нервы поселяются глубоко у меня в животе. Мы делаем всего несколько шагов по коридору, прежде чем она затаскивает меня в гардеробную, которая больше, чем спальня в моей квартире.

Ариана обходит меня, ее взгляд скользит по моему телу.

— Сними платье, — требует она тоном, не ожидающим возражений.

Я усмехаюсь, приподнимая бровь и отходя от нее, медленно поворачиваясь, все время держа ее в поле зрения.

— Черта с два я снова собираюсь раздеться