После еды Кольшу сразу же двор подметать послали, а опосля – на задворье, навоз на огород раскидать. Вот и раскидывал отроче, работал вилами не покладая рук – так с виду казалось. На самом-то деле – не шибко-то и старался… Вернее – старался… работу до самого вчера растянуть, или хотя б до полудня. Заодно, улучив момент, проверил свое сокровище – закопанный под кучею пфенниг. Цела была серебряха, на месте! Никакой гад не присвоил, не отыскал. Да и кому надобно в навозной-то куче ковыряться?

Вот и Кольша не ковырялся. Денежку обратно закопав, пошатался у забора – глядел, как его челядины ставят, да давал, стервец, советы, хоть никто их и не просил. Потом челядинам всякие байки рассказывал, чтоб они, если что, сказали вдовице – дескать, работал парнишка рук не покладая! Сама-то Мордуха этого всего не видела – в ближнюю церкву после обеда сходила да легла себе почивать.

Вот и осмелел отроче без пригляду. Уселся рядом с забором и давай языком чесать. Чего ж не почесать-то? Язык, чай, не вилы, не устанешь. Сначала рассказал челядинам про белого змея, что на дальних болотах водится, да всех проходящих ест, особливо – молодых девок.

– Они ему слаще, девки-то, – пояснив, Кольша глубокомысленно поковырялся в носу и уже собрался было продолжить, как вдруг увидал подходившего к воротам усадьбы мужика. Ростом хоть и невелик, да плечистый, жилистый. Пегая борода, лицом неприметен… Да Шмыгай Нос сразу узнал того самого, из лесу… с берега… Вот он, убивец-то!

Мужик этот, конечно, Кольшу не видел, однако парнишка сразу насторожился – жизнь научила во всякие совпадения не верить. Ой, не зря живодерина этот пегобородый вокруг усадьбы круги нарезал, ой не зря! Вдруг да про Кольшу узнает что? Вдруг да начнет про отроков убиенных выспрашивать? Всякое ведь может быть, даже и то, чего вроде бы ну никак быть не может.

Насторожился отроче, с забора слез… Тут и хозяйка проснулась, послала парня с поручением на рынок. Шмыгай Нос поручение добросовестно выполнил – капусты два кочана, вдовице торговцем одним обещанные, на усадьбу едва принес, до того тяжелые. Принес, снес на кухню, опять с челядинами словцом перекинулся, а тут, на кухне-то, и Никанор-закуп сидел-отдыхал. Вот Никанор-то и молвил про погибших. И еще добавил, мол, ищут и еще какого-то отрока… Какой-то мужик на Великой улице расспрашивал, у корчмы. Корчму на Великой Кольша знал, да и мужика не в меру любопытного, кажется, уже видел… вот здесь вот, рядом с усадьбой.

Вот тут парнишка и сообразил – ложка! В ней, заразе, все дело. Оставил ведь ее там, у кострища. Такие дела пошли, что некогда забирать было. Убивцы же, видать, ложки увидали да сообразили – четыре-то на троих многовато будет. Четвертого надо искать. Его – Кольшу.

Так Шмыгай Нос рассудил и тут же вечером сбег, прихватив закопанные под навозной кучей сокровища – серебряный пфенниг, конский волос, вытащенный по случаю из хвоста одного боярского коня, да кованый рыболовный крючок. Что ж – на первое время хватит.

Куда идти, Кольша знал – к скоморохам, их ватагу он еще раньше присмотрел на торжище. Там девчонка одна была, с виду добрая – шары да обручи кидала. За ней-то Шмыгай Нос и пошел… до самого берега Великой-реки, там уж к костру скоморошьему вышел, попросился покушать. Ватажники отрока не погнали, накормили ухой… Вот и прожил Кольша у скоморохов – маски помогал делать да рыбу ловил. Может, и прижился бы в ватаге, кабы не случай…

Под вечер уже сидел он себе на мосточках, рыбку удил… как вдруг видит – лодка. В лодке – двое парней… Еще двое сзади подошли – Колька не смог и дернуться, лишь удочку бросил, да сбежать не смог – вовремя не заметил подвоха. В общем, скрутили парня. Руки связали да на дно лодки бросили. Там уже еще и девчонка лежала, такая же – связанная. Не та, что со скоморохами, другая. Шмыгай Нос особенно к ней не приглядывался, думал – хорошо это все для него или плохо? Ликом судьба повернулась иль задом?

К кому попал, Кольша понял сразу. О шайках людокрадов два лета назад по всему городу слухи ходили. Правда, давно уже никакой такой шайки не было, но вот – случилась. Продадут теперь куда- нибудь далеко-далеко… зато жив останешься! И Мордухи злобной не видеть – тоже неплохо будет. Да, может быть, еще и сбежать от злодеев представится. Не такие уж они и умные: связать – связали, а вот обыскать забыли. Как был пфенниг у Кольши в кушаке запрятан, так там и остался. Этим же кушаком руки отроку и связали.

По реке плыли не очень долго. Как стемнело – пристали к берегу, но костра не разводили, так, в лодке и спали, у Кольши вся спина затекла. Утром людокрады все же отвели пленников в кусточки – по всяким неотложным делам. Однако присматривали зорко – не убежишь. Четверо парней – двое русоволосых, как сам Кольша, один – светлый-пресветлый, аж больно смотреть, и другой – черный, с такой же черной бородой. Этот бородач тут и был за главного. Ну, как же – у него ж одного борода! У других – усы только, а у светлого и усов-то нет. Совсем голый подбородок, как колено или чья-нибудь лысая башка. Правда, волоски торчали – просто небритый, да.

Большую часть пути людокрады молчали, а когда случалось говорить, общались промеж собою на каком-то непонятном языке. Не на том, на каком говорили рижские или дерптские купцы… Кольша догадался, что на литовском. Потому что раньше литвинов видел, литвины для псковичей никакая не тайна – живут-то недалеко, рядом. Значит, литвины… Впрочем, какая разница, кто? Хрен редьки не слаще. Главное – людокрады они, а уж кто там по крови – дело десятое.

Как рассвело, больше уже никуда не плыли, а шагали по узкой тропе. Лиходеи – впереди да сзади, посередине – пленники, Шмыгай Нос и еще одна девка, на вид – чуть постарше Кольши. Та все время не то чтобы плакала, а так, подвывала-скулила.

Ближе к полудню тропа уперлась в самую жуткую трясину! Правда, людокрады знали, где гать. Пленникам развязали руки, сунули по слеге… пошли… На небольшом островке остановились передохнуть да малость обсохнуть. Здесь, на островке злодеи не особенно-то и присматривали за будущим своим товаром. Так ведь и понятно – кругом трясина непроходимая, деваться некуда. Парни просто наказали