Шрифт:
Закладка:
Следует отметить, что об этом письме стало известно корреспонденту газеты „Унита“ Панкальди, а также американскому корреспонденту Коренгольду, который передал его содержание на США».
К открытому письму, написанному Эрнстом Генри, действительно присоединилась еще большая группа писателей, ученых и старых членов партии. Оно сыграло большую роль в той невидимой борьбе, которая шла тогда в обществе. 23 марта 1966 года к Брежневу обратился и писатель-фронтовик Константин Михайлович Симонов:
«Многоуважаемый Леонид Ильич!
Отнимаю у Вас время этим письмом в напряженные предсъездовские дни потому, что встревожен некоторыми, в том числе писательскими, выступлениями на съезде Компартии Грузии, клонящимися к новым переоценкам деятельности И. В. Сталина.
Сейчас, в канун XXIII съезда, нас всех больше всего волнуют проблемы перестройки хозяйства, предстоящая всем нам огромная и увлекательная работа, необходимая для дальнейшего движения к коммунизму.
Но мне кажется, что в той большой и острой борьбе нового со старым, которая уже идет и еще предстоит нам, все косное, неспособное работать по-новому будет еще не раз искать для себя политической опоры в канонизации Сталина и в антиисторических попытках возвращения к его методам действий.
В своем отношении к Сталину я многие годы был тем, кого называют сейчас „сталинистами“, и как писатель-коммунист несу за это свою долю ответственности. Но тем большую ответственность несу я теперь за то, чтобы о Сталине и о его культе непогрешимости, к созданию которого мы сами были причастны, говорилась полная историческая правда.
Возьму только одну сферу исторических событий, над которой я уже десять лет работаю как писатель, — минувшую войну.
Я убежден, что в ходе войны Сталин делал все, что он считал необходимым для победы, но это не может заставить меня забыть, что он же несет прямую ответственность за наши поражения в начале войны и все связанные с этим лишние жертвы.
Я не могу забыть ни на минуту, что перед войной, согласно официальным, опубликованным у нас данным, в результате произвола погибли все командующие военными округами, были устранены все члены военных советов округов, все командиры корпусов, почти все командиры дивизий, большинство комиссаров корпусов и дивизий, около половины командиров полков и около трети комиссаров полков.
Вступив в войну после такого разгрома армейских кадров, погибла бы любая страна. И то, что наша страна после этого не погибла — чудо, которое совершили народ и партия, а не Сталин…
Нельзя забывать и еще одно: что, внеся свой вклад в нашу победу, Сталин после войны вновь взялся за избиение кадров (Ленинградское дело и многое другое), и ко времени его смерти в стране все явственней нарастала угроза повторения 37-го года.
При том условии, что все это, сказанное партией на XX и XXII съездах, будет вновь подтверждено со всей решимостью, нет никаких оснований несправедливо умалчивать о тех заслугах, которые были у Сталина в период войны и в предыдущие периоды истории. Если же его преступления перед партией и народом будут замалчиваться (что почему-то все чаще имеет место в нашей массовой печати), то все упоминания о его действительных заслугах будут выглядеть как попытка реабилитации этой крупной исторической фигуры в целом, в том числе и реабилитации его прямых преступлений.
Я принадлежу к числу людей, которым кажется, что знакомство со всеми историческими фактами, связанными с деятельностью Сталина, принесет нам еще много тяжких открытий. Я знаю, что есть люди, считающие наоборот. Но если так, если эти люди не боятся фактов и считают, что вся сумма исторических фактов, связанных с деятельностью Сталина, будет говорить в его пользу, то они не должны бояться ознакомления со всеми этими фактами.
Поскольку в партии и в стране продолжаются споры вокруг этой проблемы, — и не надо закрывать на это глаза, — мне кажется, что было бы правильным выделить на XXIII съезде партии комиссию из партийных деятелей и коммунистов-историков, которая последовательно и объективно изучила бы все основные факты деятельности Сталина во все ее периоды и в определенный срок представила бы на рассмотрение Пленума ЦК свои предварительные выводы. Понимаю, что мы живем не в безвоздушном пространстве и что часть этих фактов, может быть, еще ряд лет придется сохранять как партийную и государственную тайну. Но основные выводы такой комиссии, исходящие из объективного изучения всех фактов, как мне кажется, будет правильным в той или иной форме довести до всеобщего сведения.
Может быть, я ломлюсь с этим письмом в открытую дверь и только отнимаю у Вас время — тогда простите».
Обращение известного писателя возымело действие. На письме рукой помощника Брежнева Андрея Михайловича Александрова-Агентова написано: «Доложено 23.III. тов. Брежневу Л. И., который в тот же день беседовал с тов. Симоновым».
Леонид Ильич обещал Симонову:
— Пока я жив, — и он поправился, — пока я в этом кабинете, крови не будет.
А Эрнст Генри активно вовлекся в общественную жизнь страны, что так соответствовало его темпераменту.
В сентябре 1965 года были арестованы писатели Андрей Донатович Синявский и Юлий Маркович Даниэль, чьи действия квалифицировали как «особо опасное государственное преступление». Преступление заключалось в том, что они печатались за границей под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак. В феврале 1966 года суд приговорил Синявского к 7, а Даниэля — к 5 годам заключения.
Писатель и диссидент Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин вспоминал, как Эрнст Генри собирал подписи в поддержку арестованных Даниэля и Синявского: «Эрнст Генри, который хотел во что бы то ни стало достать подпись Майи Плисецкой, никак не мог добиться с ней свидания. Он звонил без конца по телефону — ее не оказывалось дома. Он хотел ее видеть — ему отвечали, что она не принимает. Наконец, он проник к ней за кулисы во время спектакля. Когда он рассказал ей, в чем дело, она сразу засмеялась и прослезилась.
— Так вот в чем дело. А я думала, что это очередной поклонник. Если бы вы знали, как
