так и останется неуместным, долгое молчание опять пробудило во мне чувство странной, необъяснимой вины. О чем мне было беспокоиться? Я лишь спросил то, что меня интересовало. Но, возможно, здесь были темы, которые не стоило поднимать.

– Все же хорошо, что вы не писчик, – сказала женщина строгим тоном. – В первую очередь для вас. Видите ли, мы – публикаторы – служим Юниверсуму. Хотя и назвать нас слугами тоже нельзя, ведь мы не просто наняты им, мы – его часть, пусть и крохотная; многие из тех, кого мы состыковываем с Юниверсумом, играют в нем значительно большие роли, чем мы. Но мы не можем быть вне его, как и не можем претендовать на большее. Он не может прорваться в нас, потому что он – в том числе и мы.

– Но почему вы говорите, что ему служите? Быть может, все наоборот? Быть может, вы подчиняете его себе?

Собеседники посмотрели на меня с укоризной: мол, столько уже наговорил дерзостей, а тебя все равно здесь терпят. Но, признаться, терпел и я. Ведь мне ничего от них не было нужно. Кроме чая – а им я уже напился. Так почему все еще сидел здесь?

– Все, что мы делаем во благо Юниверсума, обеспечено тем, что нам придают значение. С одной стороны Юниверсум, с другой стороны они.

– Только-то и всего?

– Только-то! – не выдержал Коктебель. Он ответил раздраженно, нетерпеливо. – Но это «только-то» нерушимо. Незыблемо. Оно здесь скрепляет все. Правила Юниверсума не могут постоянно меняться, и никто из нас, публикаторов, не станет рассуждать о том, почему они такие, а не какие-нибудь еще. Как не рассуждают в Севастополе, почему город именно такой, почему есть Точка сборки, линии возврата и все прочее? Это верно?

Ему удалось задеть меня – что ж, сам напросился. Не найдя, что ответить, я просто кивнул.

– А я вам скажу так. – Массандра отошла от окна. Похоже, ей стоило некоторых усилий успокоиться и вновь заговорить со мною. – По большому счету, здесь действует только один закон. И он действует на всех: на публикаторов, отпросов, активистов, смотрительниц фильмов, читательниц книг, да хоть кого!

«Смотрительниц фильмов!» Я бы и не подумал о таком. Решил промолчать, лишь посмотрел на нее выразительно.

– Здесь все просто так.

– В смысле? – не понял я.

– Это такой уровень – Планиверсум. Здесь все, что существует, существует просто так, без всяческих причин и целей. И все, что делается, – тоже просто так.

На какое-то мгновение мне даже стало страшно.

– Если вы человек наблюдательный, – сказала Массандра, – то не могли этого не заметить.

– Ну вот мы и дошли до главного. – Коктебель с наслаждением, как мне показалось, захлопнул журнал. – Сменялись поколения, разрасталась Башня, обживался уровень, и мы, публикаторы, исправно работали во благо Юниверсума: распределяли потоки, отсекая тех, кому в нем не найдется места, и создавая резервации – маленькие планиверсумы для тех, кому его попросту не хватало.

– А таких планиверсумов много, – подхватила женщина. – Это избавляло нас от множества пустых и незатейливых публицентов. У них была альтернатива: найди свой и варись в нем, вноси свой вклад в него, снискай там славу и почет. И только те, кто ощущал необходимость дерзнуть и замахнуться на большее, минуя планиверсумы, отправлялись к нам.

– Так в чем же ваша главная проблема? – не выдержал я. – В девочках, заполонивших Планиверсум?

Массандра покачала головой, и вдруг ее очки слетели с носа и упали на груду рукописей. Почувствовав неловкость, она принялась их торопливо надевать, и Коктебель взял слово – пускай и было видно, что он не особо хотел говорить.

– Девочки! Девочки были не проблемой, а решением. По крайней мере, так показалось, после того как они впервые стали регалоидами и решили пустить корни в Планиверсум. Все-таки отблеск их славы перетянул на себя многих публицентов, скажем так, не озаренных подлинным светом Юниверсума. Всем казалось, что так будет долго, хотя и предполагали, что недовольные будут. Мы были уверены, что сможем существовать раздельно: мы – во славу Юниверсума, и они – во славу собственных иллюзий, не претендуя на жизнь. Но никто не мог предположить, что появится другая, непредсказуемая сила. И эта сила не просто захочет отхватить жизнь для себя – как делали все писчики с момента основания Башни – нет, эта сила станет отрицать жизнь как таковую.

– Ей недостаточно будет занять свое место, – тихо добавила Массандра. – Ей нужно заполонить собой все.

Регальный мир

– Мне, наверное, пора.

Я не знал, симпатичны ли мне эти люди – они были непонятны, и была совсем чужда реальность, в которой они живут, – тот самый писчий мир. Того, что они обсуждали, не существовало для меня, и я не мог вместить в свое сознание, осмыслить существование этой их странной реальности. По чесноку, как любили говорить в разгар работ на наших огородах, они были мне безразличны. Мне нравились только сам дом да возможность сидеть в нем и пить чай: я все-таки не удержался от новой чашечки. А еще – сходить в туалет: в маленькой каморке у этих приветливых людей я обнаружил настоящий унитаз, без всякого энтузиазма.

Но события, которые случились дальше, изменили многое.

– Вам теперь не стоит выходить, – сказал мужчина.

– Почему? – тупо спросил я.

– Тихо! – Он повернулся к окну и прислушался. – Я их чую. Издалека.

– Зомби, – упавшим голосом сказала Массандра.

Мне стало не по себе. Вспомнилось сообщение от Инкера, вспомнились короткие встречи с этим малоприятным типом. Но зомби ведь меня не тронул! А если так, зачем же его бояться?

– Теперь сезон, – сказал Коктебель. – У них обострение.

Я обжегся чаем, сделав слишком большой глоток.

– У них? Вы серьезно? Вы сказали – у них!

– Да, ты не ослышался, – спокойно ответил мужчина, медленно приближаясь к окну. – Все верно.

– Они звереют после регализаций, – пояснила женщина. – Зараза распространяется молниеносно: всем хочется оказаться наверху, в Регальном мире. Зомби активизируются и идут в атаку. Они непременно здесь будут.

– И они уже близко, – довершил Коктебель.

– Так расскажите мне! Расскажите, кто такие зомби и почему их надо бояться. Вы ведь, наверное, в курсе, что в Севастополе нет зомби?

– Их нет и на других уровнях Башни, – вздохнула Массандра. – Они есть только здесь, потому что здесь есть мы. Они одержимы и не остановятся ни перед чем.

– Это тоже ваши публиценты? – догадался я.

– Да, – ответила собеседница. – Но они другие. Их не интересует жизнь как таковая, не интересуем мы.

– Расскажи, как они появились, – попросил Коктебель.

– Да, пожалуй. – Она собиралась