Манлия Скантилла побледнела и жареная павлинья ножка в соусе, приготовленном на меду, застыла у нее перед открытым ртом. Корнелий Репетин, ожидавший чего-то подобного, так как до него доходили слухи, молча отвел глаза в сторону. Большинство гостей, занятых едой, вином и частными разговорами, вообще не услышали Аквилия.

Дидий Юлиан закусил губу. Хмель, бродивший в его голове, мешал собраться с мыслями.

– Пошли кого-нибудь в Антиохию, чтобы он убил Нигера! – прошипела Мания Скантилла, со злости бросив на стол павлинью ножку.

– Я и сам понимаю, жена, что, если поднимутся восточные легионы, нам придется плохо. Если бунт легионов поддержат наместники провинций, то они перестанут слать нам налоги, блокируют торговлю, – сказал, задумавшись, Дидий Юлиан.

– Пшеница Египта, – проговорил Корнелий Репетин. – Вот откуда бы я, имея в руках Восток, нанес первый удар.

– Ну, дорогой мой зять, не нагнетай! – отмахнулся от плохих мыслей император. – Власть Песценния Нигера не распространяется на Египет.

– Это пока не распространяется! – продолжала Скантилла. – Ты не можешь знать, как там пойдут дела, если гонец этих изменников посулами, просьбами, письмами и уж не знаю, чем еще, уговорит Нигера на восстание! Репетин верно говорит: одно дело – благовония перестанут поступать в Рим, другое дело – пшеница! В конце концов, торговцы все равно найдут дороги в Рим. Чтобы налоги перестали поступать, надо много времени, а вот корабли с пшеницей могут и не выйти из порта Александрии!

– Я слышал, о чем вы тут говорите! – сказал, заикаясь от сильного опьянения, префект вигилов Плавтиан, и крикнул. – Смерть Нигеру.

– Смерть Нигеру! – громко подхватили префекты претория, хотя и не знали, о чем идет речь.

– Смерть Нигеру! – повторила Манлия Скантилла, проницательно глядя на мужа.

– Да! – согласился Дидий Юлиан. – Нигера следует убить, пока он не восстал.

Марция провела рукой по мрамору. Саркофаг стоял холодный, отталкивающий, хоть и был покрыт сложными красивыми барельефами с изображениями преторианцев, идущих за императором в поход, сценами битв с варварами. На крышке саркофага – лежащий преторианец в доспехах. Марция отметила, что скульптор из компании либитинариев потрудился на славу. Он придал барельефу, как мог, черты лица покойного Марка Квинтиллиана.

В усыпальнице стояла тишина. Предки Квинтиллиана кто в саркофаге, кто в виде праха в урне лежали здесь столетиями. Теперь нашел последний приют и сам Марк. Он был последним в роду и не оставил потомков. Марция подумала, что пройдет какое-то время и снаружи усыпальница зарастет травой, потом земля и трава проникнут внутрь, уровень земли поднимется и постепенно кости и прах римского рода Квинтиллианов навсегда скроются с глаз. Никто уже не будет помнить о них, никто не узнает и о последнем представителе рода, попытавшемся совершить государственный переворот. Но так даже лучше, если просто забвение. Хуже, если эту усыпальницу потом будут использовать повторно, выбросят останки Квинтиллианов, разобьют урны и саркофаги или положат туда кого-то другого.

Марция стерла с лица слезы. Марк Квинтиллиан лег в саркофаг, словно живой, – ребята из похоронной команды при храме Либитины знали свое дело превосходно, особенно когда за него платили такую высокую цену. Марция помнила последние слова своего возлюбленного: «Ты верь и жди, и не пропусти меня, когда мы снова будем жить, даже если придется ждать столетия. Я верю только в это. Нет ни Стикса, ни рая, ни небесных чертогов, в которых верят разные люди. Есть только наша жажда встретиться вновь».

Марция подумала, что, наверное, она зря тогда рассказала Квинтиллиану о своем сне и толковании его жрецами. Может быть, если бы он не поверил в их вечное возвращение друг к другу спустя века и расстояния, то не стал бы рисковать и не ввязался бы в заговор против Пертинакса. Но ведь она сама верила! Или уже нет? Марция и сама не знала наверняка.

– Мы обязательно встретимся! – сказала она на прощание и поцеловала выбитое на мраморе лицо преторианца.

Марция вышла из усыпальницы и села в паланкин. Рабы подняли его и понесли. Марк Квинтиллиан остался в прошлом, и возможно, еще в будущем, но в настоящем у Марции опять не было ничего. Нет, конечно, у нее была вилла, которую она купила на холме Целий, неподалеку от Вектилианской виллы Коммода, у нее были ее огромные богатства и самое главное – ее жизнь. Но Палатинский дворец потерян – злобная мегера Манлия Скантилла немедленно выжила ее, как только Дидий Юлиан стал императором. И более того – пока никто не решался на встречу с былой любовницей Коммода. Возможно, сенаторы и всадники выжидали. Все-таки факт убийства ею Коммода и пренебрежительное отношение к мужу – Эклекту, которого она даже отказалась сама хоронить, играли сейчас против нее. Да и Дидия Юлиана боялись, а он, позиционируя себя наследником Коммода, плохо относился к Марции. Тем не менее она не опускала руки и верила, что звезда ее еще взойдет вновь.

Сейчас Марция второй раз посетила могилу Квинтиллиана, о котором думала не переставая. В этом непостоянном мире, где все так быстро меняется, и обычно в худшую сторону, только любовь и память о Квинтиллиане успокаивала Марцию.

Старая Аппиева дорога была полна путников. По обеим сторонам ее возвышались погребальные памятники – одни большие, напоминающие крепости, другие совсем мелкие, почти невидные из-за травы. Дорога вела из Рима на юг, в Бриндизи, откуда открывались пути в Грецию, Египет, Азию. Поэтому здесь кипарисы и памятники являлись постоянными свидетелями бьющей ключом жизни – торговцев, путешественников, послов, разного рода бродяг, преступников и просто искателей приключений. Немало на Аппиевой дороге встречалось и христиан. Они обычно устраивали собрания в заброшенных склепах или катакомбах.

Марция, выглядывая из-за занавесок паланкина, увидела Филиппа из Тралл. Он шел, худющий, грязный, в компании таких же несчастных поклонников Христа. Марция велела рабам остановиться.

– Эй, Филипп! – крикнула она, махнув старику холеной рукой, унизанной драгоценными перстнями.

– Госпожа Марция! – воскликнул Филипп из Тралл и подбежал к паланкину. – Мои братья рассказали мне, как ты помогала нам, христианам! Почему ты не открылась мне, кто ты, когда так часто посещала тот дом, где я ухаживал за больным? Но я понимаю. Да воздаст тебе Господь за твою скромность!

Марция улыбнулась.

– Ты голоден, Филипп? И твои братья, наверное, тоже? Возьмите вот эти деньги.

– Благодарю тебя, добрая госпожа! Мы не ели два дня! И у нас еще много наших братьев и сестер голодных, твои деньги пригодятся. Мы все