Я подошел к Моисею.

– Есть ли какое-то спасение?

– Никакого. Сражаться мы не можем, мы не вооружены. Бежать бессмысленно, они нас настигнут. Мы загнаны в угол.

– Значит, здесь история заканчивается, Моисей?

– Здесь история заканчивается.

Взметнув к небу огромное облако пыли, появились наши преследователи.

Часть пятая. Выйти из Египта

Интермеццо

Ноам больше почти не выходил.

Благодаря менеджеру «Этернити Лабс» Грегу, у которого имелось множество друзей, готовых удружить ближнему за пачку долларов, Ноам арендовал склад, превращенный в лофт. Шумная система кондиционирования воздуха вела борьбу с перегретой солнцем железной крышей, мебель из липкой смолистой ивы привлекала мух, граффити, нанесенные из аэрозольного баллончика, изощрялись, стараясь придать грязноватым стенам художественный лоск; и все же это место подходило Ноаму, потому что окна со светопроницаемыми стеклами защищали от нескромных взглядов с улицы. Все заработанные в Дубае на своих месопотамских табличках деньги он оставил в залог; и теперь, чтобы впредь оплачивать аренду, принялся за изготовление поддельных древностей – он уже занимался этим в XIX веке, когда человечество стало дорожить своим прошлым. Сейчас он старательно выбивал на куске черного гранита иероглифы.

Ноам больше почти не выходил.

Последний визит в клинику Мафусаила пробудил его осмотрительность: он едва нос к носу не столкнулся с Дереком. Но прежде чем Дерек их заметил, они с Нурой резко развернулись и со всех ног бросились вон из здания, однако теперь они знали, что подобная встреча весьма возможна, потому что именно Дерек под именем Пирса Феникса финансирует «Этернити Лабс» и исследования, связанные с проблемой бессмертия. Оправившись от шока, Ноам принял решение, что он больше не появится в палате Бритты. А Нура заявила, что у нее аллергия на дезинфицирующие средства, которые используются в больницах. Так что теперь дочь посещал только Свен.

Ноам больше почти не выходил.

Бритта постепенно выздоравливала. Органы для пересадки взамен поврежденных восстанавливали in vitro, трансплантации следовали одна за другой. Согласно плану «Этернити Лабс» использовали известность девочки, чтобы продемонстрировать всей планете феноменальные возможности своих терапевтических методов. Социальные сети и средства массовой информации всего мира ежедневно транслировали эту медицинскую хронику, миллионы семей узнавали новости о той, кого, как родственницу, отныне называли просто по имени – лишь несколько газет, кичащихся своей солидностью, по-прежнему писали «Бритта Торенсен».

Ноам больше почти не выходил.

У него было впечатление, что за ним следят. Несколько пар глаз впивались ему в спину, едва он отваживался покинуть мастерскую, и это ощущение сохранялось, когда он находился в лофте. Он не был уверен – как измерить, что реально, а что фантазия? – но ощущение близости Дерека, почти прикосновения к нему, граничило с паранойей, он это осознавал. И все же один вопрос не давал ему покоя: мог ли Дерек что-то заподозрить в тот вечер в клинике? В таком случае он наверняка привлечет ищеек, чтобы собрать сведения. Время от времени Ноам резко распахивал одно из окон, уверенный, что таким образом ему удается спугнуть человека, спрятавшегося за деревом или мусорным баком. Безрезультатно. Или он себе навыдумывал, или его преследуют весьма ловкие ищейки.

Ноам больше почти не выходил.

Ему доставляли продукты и напитки, он высовывал нос наружу, только чтобы приобрести материалы, необходимые для изготовления своих подделок: камни, штихели, кальки и химикаты для искусственного патинирования. Только труд резчика мог отвлечь его от размышлений о Дереке, о семье, которую Нура создала со Свеном, и от того факта, что Нура смогла разродиться Бриттой, – сколько вызывающих тревогу загадок.

Ноам больше почти не выходил.

Время от времени Нура заскакивала к нему в лофт. Едва не столкнувшись с Дереком, она тоже постоянно была настороже; запертая в отеле, она жестоко тосковала и бесилась при мысли, что не может видеть выздоровление дочери. Ноам с Нурой подбадривали друг друга и уговаривали не появляться на людях – Дерек не должен их видеть. Впрочем, в случае необходимости, это уже не повредит восстановлению Бритты; даже если разъяренный Дерек решил бы прекратить лечение, организация «Этернити Лабс», которая слишком сильно стремится выставить напоказ свои достижения, никому не уступит свою курицу, несущую золотые яйца; вмешаются акционеры, а научные группы откажутся превратить свой триумф в фиаско. Но едва Бритта выкарабкается, Дерек снова примется, как обычно, преследовать Нуру. Что же касается Ноама… если Дерек узнает, что он все еще жив… Последствия такой вероятности и вообразить-то невозможно.

Ноам больше почти не выходил.

Сегодня Нура пришла к нему. Она скрыла свое узкое лицо под огромными солнечными очками в форме ромашек и нахлобучила дурацкую розовую панаму. Даже в этом маскарадном костюме она показалась Ноаму красивой. У него сжалось сердце. Они пили лимонад, который он только что приготовил.

– Я схожу с ума! – воскликнула Нура. – Я хочу увидеть свою дочь, приласкать ее, обнять. Завтра врачи выведут ее из искусственной комы, а меня даже не будет рядом, когда она откроет глаза!

– Нура, у тебя нет выбора.

– У Свена возникли сомнения относительно моей аллергии.

– Что за сомнения?

– Мне плевать. Сидение взаперти действует мне на нервы.

– Гуляй!

– Даже выйдя из отеля, я все равно остаюсь в Лос-Анджелесе. Со Свеном. Без дочери.

Ноам покусывал губы, ему было приятно узнать, что уединение в обществе мужа давит на Нуру. Догадавшись, что его это радует, она кивнула в сторону стоящего на полу куска гранита:

– Мастрячишь свои нелепые подделки?

– В моих подделках нет ничего нелепого, они прекрасно задуманы и долгие века всех дурачат. Между прочим, их выставляют многие музеи.

– Я просто удивляюсь, – в раздражении нетерпеливо уточнила Нура, – что ты, так любящий истину, мошенничаешь…

– Во-первых, я зарабатываю себе на жизнь. А во-вторых, не вижу ничего поддельного в своих работах.

– Ого, ну и наглость!

– Что такое подделка? Это когда про сработанную сегодня вещь утверждают, будто ее сделал ремесленник былых времен. Так вот я и есть ремесленник былых времен: хоть я и создаю предмет сегодня, но пришел-то я из прошлого и работаю так, как если бы работал тогда.

– И тебе не стыдно?

– Я горжусь. Я оказал науке неоценимые услуги.

– А, так ты все еще гордишься своим знаменитым камнем?

Она скривилась. Эта упрямая Нура три века спустя по-прежнему с презрением относится к тому, что Ноам считает своим шедевром. Уже в IV веке египтяне оказались не способны расшифровывать собственные иероглифы, потому что, закрыв языческие храмы, император Феодосий I предал забвению насчитывавшую три миллиона лет письменность и задушил песню, которая поднималась над Нильским оазисом,