– В чем же дело? – спросила дама.

– Во-первых, все они знали, что в Москве убили царя; во-вторых, раз предприятие не удалось, нужно думать о будущем, о новом царе, а от того, что было раньше, можно и отречься…

– Граф, а как же такие известные источники, как «Извет» Варлаама? – поинтересовалась собеседница.

– «Извет» подвергся жестокой критике со стороны такого маститого историка, как Платонов. И, если откинуть Варлаама, как участника событий, то останутся два лица: Отрепьев и Повадин, а ведь Борис Годунов писал Цесарю Рудольфу, что бежали трое… Кто же третий?

– Вам, граф, ответ на этот вопрос хорошо известен! – подметила дама.

– Благодарю Вас… Но мне необходимо прояснить до конца роль монастырей и людей духовного звания в этом деле. Не только светочей духовной жизни, за монастырскими стенами, не забывавшими интересы России, но и тех, чье участие было сокровеннее, тех, кто носил рясу подневольную, таящих в себе великую злобу, жажду мщения, не примирившихся с Годуновым и ожидавших нетерпеливо возмужания царевича Димитрия! А были и те, чьи имена известны только монашеские…

– Кто же это? – спросила собеседница.

– Например, Ферапонт, появившийся в 1591 году на Обноре и Монзе. Известно, что он тесно общался с Пафнутием Крутицким и Трифоном Вятским. Встречался и с Авраамием Амосовым. И еще интересный факт: он был автором «Плача всему дому его». Мне думается, что под именем Ферапонта скрывался Федор Федорович Нагой, отец царицы Марии, – предположил Шереметев.

– Знаете, Сергей Дмитриевич, мне вспомнились слова Ломоносова: «Вероятности отрещись не могу, достоверности не вижу…» Их можно отнести ко многим событиям этой загадочной истории. Мне все-таки не совсем понятны, как Вы их называете, женские влияния… Если я правильно представляю, это были: царица Ирина, Марья Григорьевна Годунова-Скуратова и, наверное, Ксения Ивановна Романова-Шестова?

– Совершенно верно… Царь Феодор не случайно не оставил завещания… Он предоставил на волю Божию избрание того, кто всего более имел на то право. Отстранилась от власти и царица Ирина, тем самым перекрыв путь к трону и Романовым, и Шуйским, ведь не представлялось возможным предъявлять права на престол, если от него отказалась та, на которую указал умирающий.

– Ведь между ними было и соперничество, – молвила дама.

– Соперничество Романовых и Годунова было на руку врагу и тех, и других. Это же был и враг угличского царевича – род князей Шуйских! Их соперничество престола ради не могло бы разгореться, если бы не было тайного оружия, а это была тень царевича! – уточнил граф.

– Простите меня, но ведь царствовал же Годунов! – воскликнула женщина.

– А вспомните его колебания, едва ли они были личиною… А при такой честолюбивой жене, как Марья Григорьевна, в конце концов отпали и они…

– А как же это допустила инокиня Александра – царица Ирина?

– Судьба того, кого за рубежом называли Bastard – Bruder была неизвестна… Но, если взвесить, кто в те годы нужнее был России – четырнадцатилетний царь-юноша, или зрелый государственный муж, то для пользы государства опытная рука Годунова-правителя была все ж желаннее…

– Так ведь в правление Годунова, в 1600 году в Москву пребывает посольство литовского канцлера Льва Сапеги…

– Да, и в это время Сапега решительно расходится с королем Сигизмундом. Мало того, положение короля, не любимого страной, было критическим. А тут альтернативой выступает не простой союз двух государств, а Уния… (России и Великого княжества Литовского-Русского, возможно и без Польши). Условия Унии были подробно изложены и заключали прозрачный намек на возможность перемены правления обоих государств. Будущее их виделось в отсутствии и Сигизмунда, и Годунова. Оговаривалась и роль того, кто будет верховным правителем этой Унии над обоими государствами…

– Это же целая программа!

– Эта программа включала и оборонительный и наступательный союз. И проект этот, смелый, широкий, увлекательный. Получается, что Расстрига на престоле являлся выразителем тех мечтаний, которыми преисполнен был проект.

– Но все-таки, граф, трудно было рассчитывать на удачу этого посольства? Царь Борис не мог не чувствовать подкоп под себя…

– Да, неудача была полная… Но, сорвавшись на Расстриге, Сапега готов был видеть осуществление прежних идей в лице царя московского – Владислава!

– Скажите, Сергей Дмитриевич, а Ваш предок, Федор Иванович Шереметев, мог встречаться с Расстригой?

– О, как многое он мог бы мне поведать в таком случае! Но, что я знаю совершенно точно, так это то, что Федор Иванович был близок князю Ивану Борисовичу Черкасскому, в доме которого оказывалось гостеприимство сыну боярскому Юрию Отрепьеву, «иноку Григорию». Отрепьев еще по Угличу не мог не знать и Семена Олферьева, сестра которого была замужем за одним из братьев Нагих. А главным авторитетом для указанных лиц был в то время Ростовский митрополит Варлаам Рогов, бывший настоятель Кирилло-Белозерского монастыря.

– Опять в нашей истории появился этот монастырь! – отметила дама.

– Да, «Север, Север, чародей…». Скажу Вам больше, Кириллов монастырь, в лице игумена Сильвестра, признал Дмитрия за московского царя, сына Ивана Грозного… Борис же затаил на монастырь обиду.

* * *

В последней трети апреля свадебный поезд Марины Мнишек достиг Вязьмы. Здесь Юрий Мнишек оставил дочь и поспешил в Москву, куда прискакал 24 апреля. В Москве он занялся приготовлениями к встрече дочери. Димитрий, сколь мог, помогал будущему тестю. Тем временем князь Василий Мосальский позаботился отправить Ксению из Москвы в одну из своих подмосковных вотчин.

Сама Марина и всё её сопровождение добрались до Москвы 2 мая. Прибытие польского вооруженного кортежа в столицу ободрило молодого царя. Он сам встречал свою невесту близ Москвы у Подхожего стана[86]. В окружении молодого государя не было ни одного члена Боярской думы. Его сопровождали только ближайшие сторонники из среды казаков и поляков. Тем временем свадебный поезд остановился. Встреча была тёплой и дружеской. Польские шляхтичи и дамы почти в пояс кланялись государю. Тот, верхом, проезжая мимо сопровождавших и свиты своей невесты, отвечал всем наклоном головы.

Когда молодой царь поравнялся с возком Марины, то остановил коня и оставил седло. Он, словно верный рыцарь, обнажил голову и встал на одно колено, когда принимал руку невесты, выходившей из крытого возка. Когда Марина оставила возок, он поцеловал её запястье. «Рыцарство» и дамы улыбались и рукоплескали молодым. Затем разрумянившаяся и счастливая Марина вернулась в свой возок. Поезд тронулся далее. А Димитрий сел в седло и сопровождал его вплоть до Москвы.

Свадебный поезд въехал в Москву. Москвичи тысячами высыпали на улицы столицы и приветствовали царскую невесту радостными криками. Многие размахивали руками, шапками и платками. А Марина, высовывая голову и руку