А Пётр Алексеевич ещё не скоро явится… Не жизнь, а сплошные расстройства.

8

Нет, это не был обман зрения. Только что перед ним был молодой поляк со странненькими манерами, и вдруг — женщина. А ведь как будто ничего и не переменилось. Только с лица исчезло это томно-презрительное выражение, которое так раздражало полковника… Да как же он её сразу не узнал? Видел же ту гравюру с портретом лет пять назад!

— Что вам угодно, сударыня? — спросил он, предварительно убедившись, что их никто не слышит.

— Для начала, господин полковник, давайте определимся с тем, как меня называть, а там поговорим о деле, — тихо ответила девица. — Я здесь не как сержант лейб-гвардии, а как статский советник[64] его величества Тайной иностранной канцелярии. Вы понимаете, что это означает?

— Да, ваше высокородие[65], — у полковника даже горло пересохло от волнения. Ну и дела… — Что привело вас сюда, да ещё в таком …облике?

— Все ли солдаты сейчас в крепости, или кто-то в городе?

— На ночь все обязаны вернуться в крепость. Но к чему этот вопрос?

— К тому, что после полуночи вас придут резать, полковник, — сказала девица Черкасова. — Приедет обоз, якобы привезли порох. Вы откроете ворота, и начнётся… Если что, я сама не далее, как два часа назад участвовала в разработке этого гениального плана. Назвать фамилии тех, кто готов поднять на вас руку, или сами догадаетесь?

— Мазепа, — полковник сказал это, как плюнул. — Вот скотина. Решил переметнуться к Карлусу?

— Он ему только что присягнул. Спокойно, Алексей Степанович[66], ругань тут не поможет.

— Одно хорошо — припасы все в крепости, — полковник с силой сжал кулак на золочёном эфесе шпаги. — Ежели мы здесь запрёмся, они нас токмо огнём смогут одолеть. Так ведь и припасы все сгорят, а им надо Карлусу услужить. Продержимся.

— Полк, если я не ошибаюсь, Тверской пехотный?

— Так точно.

— Как долго рассчитываете продержаться?

— Сколь потребуется до подхода подмоги.

— Тогда мне нужны двое ваших солдат. Самых хитрых, самых изворотливых, каких только найдёте…

9

…А ночью в Батурине началась стрельба. Кто и в кого стрелял, обыватели в темноте разобрать не смогли. Но люди это были битые жизнью. Если стреляют — надо срочно бежать из города и таиться где-нибудь поблизости, ожидая рассвета и ясности.

Кто-то видел, как у стен городской крепости бегают какие-то люди с факелами, размахивают оружием, палят куда-то, а со стен — отвечают такой же пальбой. Более внимательные разглядели, что сильнее всех неистовствовал и извергал из себя лютые польские ругательства какой-то молодчик, размахивавший шпагой и пистолетом. Судя по всему, у него что-то не заладилось, раз так сильно огорчился.

Утром, когда яростная стрельба стихла, люди осторожно стали возвращаться в город, чтобы узнать новости. А когда узнали, то не представляли, что и думать: гетман во всеуслышание объявил, что присягнул на верность свейскому королю, а московский гарнизон, дескать, уходить не желает. Пытался уговорить горожан идти на приступ деревянных стен, но дураков умирать за него почему-то не нашлось.

Вообще-то теперь у Мазепы не было иного выбора, кроме штурма своими силами. Карл с него шкуру спустит, если его армия посреди зимы останется без провианта, пороха и свинца. Да вот незадача: среди казаков, даже верных, тоже не нашлось таких, которые согласились бы идти на верную смерть ради какого-то там далёкого Карла. Иди знай, явится он сюда, или нет. А русский полк — вот он, в крепости сидит, будь он неладен.

На тщательно собранных Мазепой припасах для шведской армии!

Своими силами не управиться, а с Сечи приходят плохие вести. В кошах бузят, не желают служить свеям-лютеранам… Только одно могло спасти гетмана: если армия его величества Карла Двенадцатого явится сюда — выкуривать засевших в крепости русских. Да и иные крепости тоже неплохо бы взять, и туда ведь припасы весь год свозили. Та же Полтава. Пусть иезуит и его сопляк-сопровождающий расстараются как могут.

Глава 14

Шквал перед бурей

1

Таким своего спутника пан-отец Зеленский не видел ни разу за всё время знакомства. Ярость, гнев, злоба — всё это так явно читалось на лице молодого человека, что в расшифровке не нуждалось. И куда подевалась его «странность»? Перед святым отцом был жёсткий и очень злой воин без малейшего признака женственности.

— Нас предали, святой отче, — негромко, но так, что у иезуита мурашки по коже прошли, сказал юноша. Плеснув в бокал крепкого красного вина, он выпил его одним глотком, а затем едва удержался, чтобы не швырнуть хрупкую посудинку в стену. — Вы оказались совершенно правы. Кто-то из тех, кто был с нами, сообщил русским, и они приготовились… Предатели. Ненавижу… В Москве и то было лучше, там хотя бы иногда умеют слово держать.

— Вы ещё не получали от судьбы столь чувствительных ударов, сын мой, — сочувственно проговорил отец Адам. — Когда это впервые случилось со мной, я пришёл к выводу, что даже из поражений следует извлекать уроки.

Переполох в городе немного улёгся. После слов гетмана о переходе под руку короля Карла мнения среди населения и казаков разделились, притом радикально. Даже гетманские «сердюки» — гвардия Мазепы — и те не все изъявили желание служить королю-лютеранину. Потому польские конфиденты оного короля сейчас носа не казали из гетманской резиденции. Это тоже, кстати, неимоверно бесило молодого человека.

— Маркиз де Торси уверял меня, что здесь всё готово, достаточно лишь присяги гетмана, — зло процедил юноша, стараясь держаться подальше от окна, за которым слышали то гомон, то выкрики, а то и выстрелы. — Мол, едва это произойдёт, как в поддержку его величества Карла выступят пятьдесят тысяч отборных казаков с полным обозом продовольствия и оружия… Маркиза дезинформировали?

Юнец смотрел на иезуита так, словно целился — чуть прищурив глаза. И от этого взгляда даже ему, опытному, прожжённому агенту, стало слегка не по себе. Может, мальчишка ещё ученик, но уж больно быстро и цепко ухватывает главное. Даже грозить осмеливается.

— Мне неведомо, кто и какую информацию подавал маркизу де Торси, — спокойно ответил отец Адам. — Я лишь в точности исполнил свою часть работы. Уверяю вас, сын мой, я не прибавил ни слова к тому, что услышал от самого гетмана.

— Значит, этот обман — дело рук проклятого схизматика. Иного объяснения случившемуся я не вижу… Что нам делать, святой отче? Как мы можем исправить положение?

— Схизматик оказался в безвыходном положении, — задумался отец Адам. — Наверняка русские успели ночью, в этой суматохе,