Теперь уже не только Рысь, но и его собеседники щеголяли голыми торсами, и в отличие от Леофсуна, им было чем похвастать: мощная волосатая грудь, крепкие выпуклые животы, об которые можно не одну оглоблю сломать. Я почесал свое пузо, мало чем отличавшееся от Рысьего: такое же впалое и безволосое.

За высоким столом тоже повеселело. Хёвдинги, дорвавшись до заморских напитков, лили их в бездонные глотки без передыху, и рабыни долго бегали с тяжелыми кувшинами, пока один из хельтов не сжалился и не перетащил пару бочек вплотную к столу. А сам уселся рядом, чтобы черпать вино своим рогом напрямую.

Я ждал. Сейчас рано, никто не услышит мой голос в эдаком шуме.

Альрик то и дело поглядывал в нашу сторону, хмурился, качал головой, наверное, из-за Рыси.

Бум! Бум! Бум!

Один из дружинников Харальда постучал по столу рукоятью ножа. Не сразу, но в зале затихло, хоть некоторые перепившие воины и продолжали вопить: «Чего тихо? Ты на кого орешь? Сам заткнись!».

Поднялся седобородый хельт и провозгласил:

— Все лучшие люди Бриттланда собрались здесь!

— Да! — отозвались пирующие.

— Хотя есть мужи и получше! Сейчас они тоже пируют, но в более высоких и красивых хоромах, за столом еще богаче конунгова, а на почетном месте там сидит сам Фомрир!

— Да!

— Хвала Фомриру!

— Так восславим ушедших братьев!

— Слава! Слава!

— Дранк!

Харальд хмурился, слушая речь старого воина, хватался за золотой круг на шее и даже дернулся встать, но Гачай в ярких желтых одеждах удержал его и что-то посоветовал. У конунга тут же разгладился лоб. Вместо него встал другой человек. Крыс! Тот самый гад, что забрал мой топорик. Я ощупал пояс, но там было пусто. На пиры с оружием не ходят.

— А почему мы славим только мертвых героев? — выкрикнул Крыс.

Меня передернуло от его мерзкого голоса.

— За нашим столом есть и подлинный герой! Тот, без кого бы пал весь Бриттланд! Ньял Кулак!

— Ньял Кулак! Ньял Кулак! Ньял Кулак!

— Поведай нам, — продолжал кричать Крыс, — как ты сразил повелителя драугров? Немногие видели тот славный бой! Немногие выжили! Поведай, как было, чтобы скальды сложили сотни песен об этом подвиге! Чтобы слава твоя разнеслась по всем морям и всем островам!

— Да! Ньял! Расскажи! Давай! Песнь! — орала, рычала и бесновалась пьяная орда.

Медленно поднялся знаменитый сторхельт. Его крупная фигура нависла над конунгом и солнечными жрецами, как гора.

Ньял хлопнул. Громоподобный звук прокатился по всему залу, и с крыши посыпался сухой мох. Замолкли все: пьянчуги, флейты, бодраны и даже псы. Густой красивый голос, достойный скальда, наполнил дом от земляного пола до крыши, и я замер, предвкушая увлекательный рассказ.

— Пришли мы, сталбыть, на площадь. Я и мой брат Хьярвард. И другие хирдманы. Вместе все, сталбыть, пришли. Ну, шли не просто так. Драугры, сталбыть, лезли, и мы их того… А на площади их и того больше. Много, сталбыть. Прям лезут отовсюду. Ну мы их и того… Я булавой машу, Хьярвард мечом. И старик этот, Вальгард, тоже там. Ну и другие хирдманы тоже. И мы, сталбыть, бьемся так, бьемся. Гляжу, а там драугр сильнющий. Хирдманы вкруг него так и валятся. Сталбыть, думаю, вон он, мертвецовый хёвдинг.

И вот так, запинаясь и сталбыкая, Ньял пересказал нам самую главную битву: как погиб Хьярвард, как Вальгард сдерживал драугра-сторхельта, пока Скирикр волок отброшенную булаву Ньяла, как пал и Вальгард.

— Ну, думаю, быть мне, сталбыть, в хирде Фомрира. Ночь пришла. Я один с ним бьюсь. Хельты, сталбыть, тоже скачут, тычут в него, да его не берет их оружие. И булава тяжелеет. Я, сталбыть, как вдарю по драугру своей булавой. Он, сталбыть, в дом врезался. Последний дом там остался. Драугр, сталбыть, встает. Что ему тот дом? А гляжу, бревна-то зашевелились. А потом — раз, и выскочил оттуда еще один. Думал, драугр, ан нет. Измененный! Голова-то человечья, а тулово ну как есть твариное. Руки-ноги по две штуки, а что-то не так. И гнутся всяко, сталбыть, и локтей там много. Стоит, сталбыть, глазенками рыжими лупает. А потом прыг на драугра, лапами своими облепил, как веревками. А драугр-хёвдинг, сталбыть, как заревет. И мертвяки, что еще не сдохли, на него кинулись. Грызут, рвут, рубят. А я чего, думаю, стою? Надо ж бить, пока драугр стоит. Сталбыть, булавой его по сопельнику бью раз, другой, третий. Измененный так и держал драугра, пока не издох. Изгрызли его мертвяки. А дальше легко. Как главный помер, так и остальных, сталбыть, поубивали.

Я забылся и выпил полный рог эля за Ульвида. Надо сходить к его жене, сказать, что ее муж даже измененным сражался за Бриттланд. И к сестренкам Гиса тоже заглянуть бы, подарить чего-нибудь, серебра отсыпать. Так будет правильно.

Ньял Кулак сел, угрюмо уставился на заваленное едой блюдо перед собой, пока вокруг кричали «Дранк» и поднимали рога и кубки за победу.

Простодушный рыгнул, наклонился ко мне и сказал:

— Тяжело ему придется. Я слышал, что из двоих братьев Ньял был простоват, а речи обычно вёл Хьярвард. Потому Кулак и руны быстрее поднял. Всегда вперед лез, брата защищал.

Я кивнул. И правда тяжело. Каким бы ни был храбрым, но дурачок вечно будет на рожон лезть да всякие беды на себя навлекать. Умным и языкастым быть сподручнее, по себе знал.

А следом за Ньялом поднялся тот, с кого я весь пир глаз не сводил.

— Воистину безмерна великая мощь у людей Бриттланда! — провозгласил он. — Она укрощает бурное море, сносит высокие горы и побеждает даже в неравном бою. Вашу силу можно сравнить лишь с вашей храбростью!

— Да! — закричали те воины, что еще могли соображать, и поняли, о чем речь.

Окованный серебром рог треснул в моей руке. Норды всегда любили говорливых и остроязыких! А я не хотел, чтобы он заболтал верных последователей Фомрира.

— Да и как могло быть иначе! Ведь за вашими плечами стояли боги! Никто иной, как убийца Тоурга вдохнул в ваши руки божественную силу! Кто, как не ярл ярлов, одарил хёвдингов мудрым советом? И не бог-ремесленник ли укрепил оружие и доспехи? Это ваша земля! И ваши боги защищают ее.

Зал отозвался одобрительным гулом. А я сломал рог до конца. Как он смеет упоминать наших богов?

— Вы все слышали рассказ