Генрих, казалось, всей душой отдаётся этому развлечению, что на панов сенаторов почти неприятное производило впечатление. Было в этом что-то ущемляющее королевское величие.

Танцующие в свободные минуты подбегали к сервантам, на которых стояли постоянно полные кубки венецианского стекла, и обильно их выпивали. Король также много пил. Лицо его зарумянилось, глаза начали блестеть.

После «Куранта», на котором польские девушки показали себя чересчур скромно и серьёзно, не давая французам слишком растанцеваться, король пожелал что-то большего, более безумного, а так как испуганные панны объявили, что чужих танцев не знают, наступили совещания, шёпоты, смешки, бегание за кусты, призывы, и заместо женщин прибежали молодые пажи Генриха, но одетые так, что неизвестно, за что их следовало принимать: за женщин в мужских костюмах, или в мужчин, наполовину одетых в женщину.

У юношей были длинные волосы, причёсанные, в кудрях, опущенных на плечи, грудь наполовину обнажена, а их кафтанчики и брюки были необычного кроя.

Они должны были восполнить отсутствие танцовщиц. Несколько более серьёзных нахмурили лица, но была это фантазия королевская. Почему бы ему не поразвлечься?

Музыканты заиграли популярную «Фирандолу», танец, родом из южной Франции. Имел он все признаки жаркого края, из которого происходил; движения и фигуры, иногда чересчур свободные, поражали, но это ещё было терпимо.

Король ужасно проказничал в «Фирандоле», подскакивал, выгибался, топал, помогал руками и мимикой. Смеялся и как ребёнок этим забавлялся.

Принцесса Анна смотрела, удивлённая и грустная. Той весёлости, непреднамеренно, разделить не могла, беспокоила она её. Иногда она, пристыженная, опускала глаза и вздыхала, но вскоре любопытство поднимало веки. Объясняла себе свою чрезмерную боязливость долгим одиночеством.

Ведя наполовину монастырскую жизнь, не удивительно, что к таким свободным развлечениям она была не привыкшей.

Дамы её двора отворачивали глаза, не смея говорить.

«Фирандола», набирая всё большего огня, всё более безумная к концу, наконец закончилась.

Уже подошла ночь и на её чёрном фоне сверкали звёзды. Во всём саду было чрезвычайно весело, старшие пили и пели, молодёжь, разделённая на группы, танцевала.

Музыканты, игравшие вдалеке, очень потешно соперничали друг с другом. Едва минуту отдыха позволили себе после утомительной «Фирандолы», а король торопил, чтобы времени не тратить.

Танцевали уже более спокойную «Сарабанду» для отдыха, но оживлённые голоса французов требовали Branles, танец, о котором говорили, что был весьма произвольным и требовал большой ловкости и силы.

Догадались о чём-то безумном, и принцесса шептала крайчине, что они могли бы встать и пройтись по улицам.

В действительности её поразила эта беззастенчивость короля, его легкомыслие и движения, которые казались не слишком приличными… Она предпочитала на это не смотреть.

Но вместо того страшного Branles начали играть и танцевать сносный и довольно спокойный Gawot, а король с некоторой предвзятой важностью был в нём очень забавный.

Достойная пани Ласка вздохнула и шепнула.

– Но кто бы догадался, что это король!

И он сам, и те, что с ним скакали, реально, казалось, об этом забыли.

После «Гавота» Анна, которая с сожалением лицезрела танцы, повторно шепнула подруге, что охотно бы прошлась, что слишком долго уже сидели.

И в момент, когда складывался следующий танец, принцесса с подругой и неотступным охмистром Конецким потихоньку встала, незаметно выскальзывая за шёлковые стены того салона, в котором остался король.

Долго ничего не могли говорить и, не зная куда, пустой улочкой пошли дальше, туда, где отзывалась другая музыка.

У обеих, без сомнения, были одни мысли, но было грустно ими делиться.

– Милый вечер, – отозвалась Ласка, – и праздник тоже, можно сказать, устроен с королевским великолепием.

– Только, – вздохнула Анна тихо, – король слишком добрый и чересчур даёт с собой смело вести. Трудно ему потом будет своё величие сохранить.

Ласка подумала немного, должна была его защитить.

– Он молод, – сказала она, – ну и не всегда может развлечься. Что удивительного! Он быстро станет серьёзным.

Шли они так дальше. Среди второго круга деревьев часть французов, которым музыканты похуже играли «Куранту» охотно резвилась, кучка любопытных людей присматривалась к развлекающимся.

Принцесса с Лаской, тихо подойдя, остановились немного поодаль в тени, оттуда скачущие пары хорошо были видны.

Вдруг вскоре из груди Анны вырвался сдавленный крик, она легко ударила, точно испуганная, крайчину и, ничего не говоря, дрожащей рукой указало ей направо.

Глаза пани Ласки, следуя в этом направлении, задержались на юноше, стоящем неподалёку, который, укутанный плащом, в берете с пером на голове, надетом кое-как, также присматривался к танцующим.

Крайчина, увидев его, чуть также не вскрикнула.

Не хотела верить своим глазам.

Если бы не мужская одежда, сказала бы, что перед её глазами была Дося Заглобянка. Принцесса, поколебавшись только мгновение, уже с крайчиной хотела к этому явлению приблизиться, когда Заглобянка (ибо это была она), обернулась, узнала Анну, бросилась в заросли и исчезла.

Принцесса долго стояла, не в состоянии двинуться с места.

– Ты видела её? – спросила она спутницу.

– Я видела кого-то чрезвычайно похожего на Досю, – воскликнула Ласка.

– Но это она сама, – произнесла, заламывая руки, принцесса. – Нет сомнения! Я подозревала бедную Жалинскую, что ей это привиделось. Увы! Боже мой… эта бедная девочка.

И Анна закрыла глаза.

– Моя принцесса, – прервала Ласка, – быть это может!

– На свете, на свете, – отвечала принцесса грустно, – всё, что плохое, может быть. Пойдём отсюда.

Крайчина, видя очень переживающую госпожу, ни утешать её уже не хотела, ни продолжать о том разговор.

Обе вернулись назад той же самой дорогой к месту, с которого вышли, и, почти молча, приблизились к нему. Но Анна не думала уже занять своё место и остановилась немного поодаль, откуда могла видеть танцующего короля.

Музыканты играли Volta, итальянский танец, который во Франции как-то иначе, гораздо смелей и менее пристойно выполняли.

Король, который уже раньше позволял себе очень своевольные движения, видя, что принцесса ушла и, может, думая, что видеть его не будет, и пренебрегая оставшимися старшими дамами и господами, не знал уже вовсе меры и забыл всякие приличия.

Анна стояла ошарашенная тем, на что упали её глаза.

Генрих танцевал в паре с молодым человеком, заменяющим девушку, и разыгрывал с ним сцену любви так бесстыдно, так дерзко, так поражающе, что некоторые из женщин вскочили с лавок, закрывая глаза и разбегаясь во все стороны. Коль скоро двинулась одна из них, на данный пример всполошились другие, начали переворачивать лавки, послышались крики, убегал кто мог.

Ни короля, ни его танцора это вовсе не остановило, скорее, как бы наперекор, с каким-то диким безумием подпевая, начали обниматься, целоваться,