Шрифт:
Закладка:
6
«Ульмская ночь» на первый взгляд противоречит такому утверждению. Но и в ней автор, не случайно выбрав форму диалога, высказывает от лица обоих собеседников суждения порой одинаково веские, и далеко не всегда ясно, на чьей стороне он сам.
7
Набоков, верный себе, в аналогичном случае привел другой пример пошлости – Гёте.
8
После этого алдановского исторического портрета, едва ли кто-нибудь в нашей новой литературе решится дать другой образ Александра II. Но в связи с ним возникает иная мысль: дождемся ли мы в противовес полным ненависти страницам Герцена или отвращению и ужасу Льва Толстого, беспристрастного изображения Николая I, человека, несомненно, более сложного, чем его сын, и в котором казарменная фронтовая ограниченность уживалась с сознанием служения и долга, отсутствовавшим, или во всяком случае измельчавшим, у его преемников.
9
«Восторг исключает спокойствие. Вдохновение может быть и без восторга…» (Пушкин)
10
Два слова по поводу местоимения «я».
Им, разумеется, не следует злоупотреблять, однако без него в литературной критике – да и не только в ней! – невозможно и обойтись. Между тем по недоброжелательству или недобросовестности, люди нередко упрекают критика в «якании», подчеркивая, что он больше занят собой, чем своим предметом. Что на это ответить? Прежде всего, пожалуй, то, что всякие стилистические уловки, – имеющие целью «я» затушевать, смешны и нелепы. «Пишущий эти строки», форма, вошедшая теперь у нас в моду: до чего это манерно и как никчемно! Некоторые писатели, одушевленные похвальной скромностью, предпочитают изменять строение фразы, лишь бы избежать «я»: не «я думаю», например, а неизменно «мне думается» – в расчете, что «мне» все-таки приемлемее, нежели «я». Но и это – ребячество и игра в прятки. Самого себя нельзя со своей дороги убрать, иначе, как сквозь призму личных суждений ничего в критике нельзя высказать, и будем поэтому говорить «я», там где оно необходимо, в уверенности, что естественный оборот речи по самой своей природе скромнее и проще всякого словесного жеманства.
11
Истина не всегда бывает посредине, но в данном случае ей иное место найти трудно. По-своему был прав Белинский, твердивший о «великом реалисте», по своему был прав и Мережковский, признавший Гоголя писателем фантастическим. Каждый искал у Гоголя того, к чему сам был склонен, и каждый свое у него нашел. Белинский обратил внимание лишь на оболочку, Мережковский и его последователи оболочку отвергли: подлинный образ Гоголя оказался у обоих несколько искажен, и одно другим следовало бы наконец дополнить.
12
Chomage – безработица, в просторечии – деньги, получаемые безработными в виде пособия.
13
Вишняк М. Годы эмиграции: 1919–1969. Stanford: Hoover Institution Press, 1970. С. 250–251.
14
Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture. The Rare Book and Manuscript Library. Columbia University. New York; далее – BAR. Coll. Aldanov. Box 1.
15
BAR. Coll. Aldanov. Box 1.
16
BAR. Coll. Chekhov Publishing House. Box 1.
17
BAR. Coll. Yanovsky. Box 1.
18
ему следует сказать мне об этом (фр.).
19
BAR. Coll. Yanovsky. Box 1.
20
BAR. Coll. Yanovsky. Box 1.
21
Марк Львович Слоним (1894–1976) – один из соредакторов и главный критик журнала «Воля России» (1922–1932), где опубликовал большое количество статей, в том числе под постоянными рубриками «Литературные отклики» (1923–1926) и «Литературный дневник» (1927–1930). Печатался также в «Днях», «Голосе России», «Числах». Выпустил книгу «Портреты советских писателей» (Париж: Парабола, 1933), вызвавшую скептические отзывы (Л. Кельберина, В. Ходасевича) в эмигрантской печати. Публиковался также в итальянской и французской прессе. В своих критических статьях Слоним приветствовал литературное новаторство, в журнале «Воля России» печатал много советских авторов – И. Бабеля, Б. Пильняка, А. Веселого, Б. Пастернака, Н. Асеева и других, из эмигрантских писателей высоко ценил Ремизова и Цветаеву, об остальных же отзывался скорее скептически. Глеб Струве считал, что статьям Слонима было присуще «неуловимо окрашивавшее всю публицистику “Воли России” предпочтение советского эмигрантскому» (Струве Г. Русская литература в изгнании. Paris: YMCA-Press, 1984. С. 69). По мнению современного исследователя, «Слоним полагал, что большинство эмигрантских писателей, сформировавшихся еще до революции, <…> не вносят в литературный процесс ничего нового и стали эпигонами собственного творчества <…> Слоним, разумеется, оказался плохим пророком» (Малевич Олег. Три жизни и три любви Марка Слонима ⁄⁄ Евреи в культуре русского зарубежья: Статьи, публикации, мемуары и эссе ⁄ Сост. М. Пархомовский. Иерусалим, 1994. Т. III. С. 83, 85). Зато внимательно следил за эмигрантской молодежью, сумел объединить ее вокруг своего журнала в Праге, а с 1928 года стал руководителем литературного объединения «Кочевье» в Париже. Большей части эмигрантских критиков литературная позиция Слонима казалась слишком левой, иногда даже просоветской, и с ним много полемизировали по разным поводам 3. Гиппиус, И. Бунин, Г. Струве, В. Ходасевич, В. Яновский и др. После того, как «Воля России» перестала выходить, Слоним организовал «Европейское литературное бюро». Перебравшись в 1941 году в США, преподавал в различных высших учебных заведениях, стал известным советологом, напечатал много статей и рецензий на английском, выпустил несколько книг: The epic of Russian literature: From its origin through Tolstoy (New York, 1950); Modern Russian literature: From Chekov to the present (New York, 1953); Три любви Достоевского (Нью-Йорк, 1953); Soviet Russian literature: Writers and problems: 1917–1977 (New York, 1977). Отзывы о них также были неоднозначными. См., например, статью Г. Струве «Неудачная книга о русской литературе» (Опыты. 1955. 4).
22
и прочие (фр.).
23
Перикл Ставрович Ставров (1895–1955) – поэт, прозаик, переводчик, мемуарист. В Париже с 1926; с 1949 член редколлегии изд-ва «Рифма». Адамович протежировал ему до войны и несколько раз хорошо отзывался в своих статьях (Последние новости. 1933. 18 мая. 4439. С. 3; Последние
