Мистер Джонсон выпрямился, и я увидела на его лице уважение, которого не заметила при входе в кабинет.

– Совершенно понятно, мисс Кимбл. Совершенно понятно.

– А теперь, – удовлетворенно промолвила я, – я хотела бы снять небольшую сумму…

Глава тридцатая

Скандальные новости о Салливанах: долги, воровство и убийство. Джонатан Салливан обвиняется в убийстве жены.

Наследница Салливана хорошо известна в опиумных притонах и игорных домах Чайнатауна.

Взяточничество, коррупция и мошенничество.

Громкие заголовки были у всех на устах. Как и имя репортера, написавшего историю, – Данте Лароса.

Все экземпляры «Вестника» раскупили так быстро, что пришлось печатать дополнительный тираж.

Неделю все только об этом и говорили. А потом… Да! Главной свидетельницей по делу об убийстве Флоренс Салливан была китайская служанка, и по городу поползли слухи, что Флоренс Салливан страдала зависимостью от опиума. Скорее всего, она сама упала с лестницы! Что до Голди Салливан… Бедняжка! Но она была не первой женщиной в светском обществе, которая увлеклась азартными играми или опиумом. Ее долг, конечно, был очень большим, что невероятно прискорбно. Но она ведь задолжала деньги не респектабельному заимодавцу, а какому-то китайцу. А китайцы по-своему вели такие дела, и эта проблема была только их проблемой.

И разве у кого-либо повернулся бы язык обвинить Эллиса Фаржа в том, что его дела пошли из ряда вон плохо? Совсем не удивительно, что он не мог работать и подумывал об многомесячном отдыхе в сельской местности. А слухи о том, что он украл идеи интерьерного убранства у другого архитектора… Да разве он кому-нибудь нанес этим ущерб? Его клиенты были довольны, а имя того, другого архитектора никто и вспомнить даже не мог.

А обвинения Джонатана Салливана в сговоре с целью выдворить китайцев из Чайнатауна и прикупить там землицы себе… Одно дело, когда об этом болтали лишь местные китайцы. И совсем другое – когда Китай пригрозил приостановить торговлю, а белые владельцы земельных участков в Чайнатауне заявили, что не желают терять своих прибыльных китайских арендаторов. Угроза вывода китайцами своих денег из бизнеса Сан-Франциско довершила дело… Эту битву китайцы выиграли, и все вернулось на круги своя. Пришло время двигаться дальше и восстановливать Сан-Франциско. Заявления о том, что здание мэрии не устояло перед землетрясением по вине фирмы «Салливан Билдинг», нажившейся обманом на его строительстве, были, разумеется, сильно преувеличены! К чему поднимать такую шумиху, когда никто при обрушении не погиб? Все успели спастись, и не так много людей получили серьезные травмы и увечья. А все эти версии насчет попечительского совета, Руфа и мэра, якобы связанных с преступным миром города, – только домыслы… Для общества Сан-Франциско самыми важными оказались мечты и фантазии о будущем отстроенного города. А разве могут пойти на пользу городу обвинения в коррупции, аресты и судебные процессы? Конечно, нет! Коррупция властей никого не волновала.

И разве не знаменательно было, что в Сан-Франциско осталась жить сама Ван Беркиль? Разве это не служило доказательством, что у города не было оснований подчиняться Нью-Йорку? Здесь, в Сан-Франциско собрались высшие эшелоны общества! А что до проблем, с которыми Мэй Кимбл столкнулась в первый год своего пребывания в городе, и всей этой чепухи насчет ее сумасшествия и украденного наследства – так она просто приехала в трудное для ее семьи время! И с родственниками возникло ужасное недопонимание. Хорошо, что стороны согласились не раздувать скандал.

Главное – Сан-Франциско!

Через две недели после публикации статьи я получила почтовую открытку. На фотографии на улице, обрамленной пальмами, стояла улыбающаяся девушка. И хотя фигура была незрело вытянутой, но волосы у нее были длинные и черные, а под подписью к картинке – «Палм-драйв, Вест-Адамс-стрит, Лос-Анджелес, Калифорния» – были нарисованы два китайских иероглифа. Я, конечно, не смогла их прочитать, но смысл послания поняла: Шин обрела свободу.

Благотворительный вечер, посвященный восстановлению Сан-Франциско, стал поистине событием года. Он состоялся под огромным цирковым шатром, установленным среди руин Маркет-стрит (с «замечательным» видом на разрушенную мэрию). Деньги от проданных билетов должны были пойти в фонд восстановления города или на счета миллионеров, занимавшихся этими вопросами. Но для меня визит туда стал первым официальным появлением в обществе в статусе Ван Беркиль. Негласном, естественно. На этом настоял моя родня в Нью-Йорке, очень вежливо попросившая меня в письме соблюдать условия матушкиного соглашения и ни при каких обстоятельствах не использовать имя Ван Беркиль. И пообещавшая в противном случае преследовать меня по закону. (Вот такими сутягами оказались мои нью-йоркские родственники!). Но для жителей Сан-Франциско было не важно, как я себя именую. Они упорно называли меня «Мэй Кимбл, наша собственная Ван Беркиль». Несмотря на уверения в том, что их не волнует мнение ньюйоркцев, как и претензии Нью-Йорка на превосходство над всеми остальными городами, появление в обществе члена одного из «тех самых» четырехсот нью-йоркских семейств (неважно, что незаконнорожденного) стало для них источником гордости и воодушевления.

Лицемерие было вопиющим, меня оно раздражало. Год назад эти люди готовы были предать меня забвению. И именно об этом я размышляла, одеваясь к вечеру и удивляясь самой себе: «Почему меня волнует, что они думают?» Для выхода я купила одно из готовых платьев, только что поступивших в универмаг, временно открытый на новом месте. А миссис Олрикс была так добра, что отвела меня к своей портнихе, которая подогнала наряд по моей фигуре. Платье было бледно-бронзового цвета, с более темной вышивкой по всему лифу и оборками на бедрах – самое красивое из всех, что у меня когда-либо имелись. Я чувствовала себя в нем королевой. И это было хорошо, потому что я знала, кто был приглашен на вечер. Все высшее общество – ведь вечер был организован для сбора денег.

И именно на этом вечере мне предстояло встретиться с Салливанами – впервые с того момента, как они выдворили меня из своего дома.

– Похоже, вы нервничаете, – сказал Стивен, помогая мне и своей матери выйти из автомобиля. – Вы не должны волноваться. Помните, кто вы!

Опять слова матушки! Какими бы странными они ни звучали из ее уст, но… я все-таки оказалась на еще одном балу в еще одной попытке покорить высшее общество! Я хорошо запомнила свой первый вечер в Сан-Франциско, и это воспоминание сейчас вернулось: сотни мерцающих свечей, блики на теле вакханки в центре бального зала, шампанское и… мой уход из зала в лабиринт секретов и лжи.

Довольно этого! Довольно!

Шатер был украшен очень пышно. Миссис Олрикс и миссис